С. Сомтоу - Вампирский Узел

Она наблюдает за ним. На миг зрение туманится, и она видит пуму, которая прыгает с камня на камень по голой скале — как будто в замедленной съемке. Интересно, а кто-нибудь еще это видел? На миг, когда он застыл перед микрофоном в паузе между куплетами песни, он показался ей самым красивым и совершенным существом на свете. В этом была его магия. Лишь воплотившийся архетип обладает таким магическим обаянием. Простой человек так не может… Теперь она поверила в него до конца.

Ей показалось, что взгляды их встретились.

— Но… он же плачет! — шепнула она Марии, которая сидела рядом с ней.

— Он не может плакать. Он мертвый. Неужели вы не понимаете?

Но Карла подумала: а ведь вполне может быть, что со временем он сумел снова стать… человечным. Он воплощал себя на протяжении двух тысяч лет, а две тысячи лет — срок немалый…

Ей вспомнились его слова, которые он сказал при их первой встрече прошлой весной в Нью-Йорке: Но возможно такое, чтобы подвергнуть анализу сам архетип?

Ответ должен быть однозначным: нет.

Но если все-таки допустить, что архетип можно подвергнуть анализу, тогда, может быть, и вампир может плакать. И если архетип может стать более человечным, тогда, может быть, и человек может стать…

Она вдруг поняла, к чему все это ведет. И ей было невыносимо об этом думать. Надо было закрыться, бежать… спасаться, пока не поздно. Да, пора с этим заканчивать.

— Мария, я хочу отказаться, пока не поздно, — выпалила она. — Вы понимаете, правда? Я только сейчас поняла, что будет, если я буду и дальше…

— Как хотите, — сказала Мария. Но Карла увидела, что она ей не верит.

И Стивен сказал:

— Я хочу сжечь весь мир.

Я спросила:

— И что эта бойня у тебя на чердаке?

Он сказал:

— Скоро мы переезжаем в Узел.

— Это что-то меняет?

— Не знаю.

— Когда ты пытаешься что-то вспомнить, что ты видишь?

— Огонь.

— А что за огнем?

— Лес.

— А в лесу?

— Черный замок.

— А за лесом?

— Огонь.

Комната с зеркалами раздвинулась, так что теперь там помещается больше игрушечных железнодорожных путей. За холмом он поставил забор из колючей проволоки и какую-то фабрику.

Лес снится мне каждую ночь. И с каждым разом сон становится все живее и ярче.

Я сказала Марии, что не буду работать с Тимми, что я хочу отказаться, пока не поздно. Но мы обе знаем, что уже поздно.

Каждую ночь мне снится лес. Утром я проснулась и потеряла дар речи.

Я поднялась на чердак, чтобы найти старую комнату Лайзы с соленым ветром и бесчисленными телевизорами. Но я ее не нашла.

Я задала ему такой вопрос: Тимми, существует такая теория… среди исследователей библейских текстов… насчет сотворения мира… что современные палеонтологические изыскания вовсе не опровергают, что Бог сотворил наш мир за шесть дней. Что палеонтология — это вообще от лукавого. Ее придумали специально, чтобы нас искушать. Если Адам, первый человек, был сотворен по образу и подобию Бога, значит, он был совершенным. А раз он был совершенным, то у него должен был быть пупок. Но с точки зрения биологической необходимости пупок ему был не нужен. Понимаешь, о чем я? Вот так и Земля… геологические пласты, кости и окаменелости… И ты сам, со своим прошлым… может быть, ты существуешь всего год-два, но тебя наделили памятью о прошлом, чтобы ты был совершенным вампиром? Может быть, твое прошлое — просто иллюзия?

— Ты сама веришь в эту теорию?

— Нет. Я считаю, что это всего лишь теологическая казуистика.

— Ну вот.

Я видела сон наяву. То есть я не спала, но мне был сон. Или греза. Сдвиг в ощущениях. Я чувствовала этот лес. Сырую мягкую землю под лапами, колючую траву, сладкий звериный запах — дурманящий, дикий.

— Ты его чувствуешь, он для тебя настоящий, — сказал мне Тимми. — Ты действительно его чувствуешь. Мы с тобой одной крови.

— Как такое возможно?

Но я вспомнила, что я видела, как он плачет, хотя вампиры не плачут.

…листья шелестят под печальным горным ветром… и каждый лист пахнет по-своему, но все — чуть с горчинкой… сухие, мертвые, они опадают с ветвей и я втаптываю их в жидкую грязь… а потом я проснулась. Очнулась.

Он нажал на кнопку на контрольной панели, и один из игрушечных поездов — какой-то немецкий поезд времен Второй мировой войны, — проехал по тоннелю. Он спросил:

— Если ты думаешь, что тебе все это снится, то почему в этом сне тебе снятся сны?

Я боролась с собой и с ним. С собой — чтобы изгнать свою грезу о лесе в какой-нибудь дальний уголок сознания. С ним — чтобы не выпустить из-под контроля сеанс.

— Здесь я психолог, — сказала я, уже почти и не веря в это. — Расскажи мне про этот огонь, который ты сейчас видишь, Тимми.

Он сказал:

— Это сжигают тела. Как раз тогда я и встретился с Руди впервые. — Он указал на забор из колючей проволоки. Над забором он поставил сторожевую вышку, а чуть подальше — маленький деревянный домик. Один из тех, которые обозначали летний лагерь в лесу. Тимми просто взял его и перенес на другую сторону горы. — Знаешь, что это такое?

И вот тогда я поняла, как много нам еще предстоит сделать.

Поначалу он сознает лишь тьму и всепоглощающий запах. Даже два: резкий больничный химический запах и вонь от сжигаемых трупов. Воздух тяжелый, такой тяжелый… Он не может пошевелиться. Он снова умер.

Мертвые. Они везде — мертвые. В темноте. Ему удается пошевелить рукой. Глухой стук. Один из горящих трупов упал на другой. Он пытается сесть. Он заключен в застывших объятиях мертвеца. Мертвых рук не разжать. Мертвец обхватил его, как паук. Не шевельнуться, не сдвинуться.

Темнота для него — не добрая. Для него она не такая, как для живых. Для него она не скрывает уродства мира теплым и мягким покровом невидимости. Она не скрывает лица мертвецов. Мальчик проклят способностью видеть во тьме.

Он видит трупы: худые, костлявые, как скелеты, голые, с серой кожей. Мертвые лица — осунувшиеся, оголодавшие. Кожа прозрачная, как бумага. Тела сплетены в жутких объятиях смерти. Труп обнимает труп, рука припадает к руке, грудь к груди… словно куски загадки-головоломки, беспорядочно сваленные в одну кучу. Их несколько сотен. Груда тел почти до самого потолка, где тускло поблескивают металлом раструбы душа.

Как всегда, он пытается вспомнить имя. Свое имя. Он — Эмилио, цыган. Где-то неделю назад его и его приемных родителей схватили и привезли сюда на поезде, в вагоне для перевозки скота. Он не знает, что это за место и где оно точно находится. Оно окружено колючей проволокой, и тут полно сторожевых вышек. А чуть подальше стоят какие-то фабрики, из труб которых непрестанно валит черный дым.