Джон Соул - Опекун

— Именно это мы и собираемся выяснить, — откликнулся Мартин. Он окинул взглядом хижину. Рик обыскивал ее сутки назад, но сегодня был настроен во что бы то ни стало обнаружить то, что мог упустить из виду в прошлый раз. — Если понадобится, мы разберем эту лачугу до последней щепки. Здесь должно находиться нечто такое, что поведает нам о том, что скрывают агенты ФБР!

Он выдвинул из-под деревянной кровати обнаруженный накануне чемодан, открыл его и вновь начал обследовать содержимое.

— Черт возьми, — выругался Рик, когда понял, что в чемодане нет ничего, что бы он не видел сутки назад, — но что-то же должно быть...

— А как насчет этого? — спросил Том Синглфитер. Он стоял на полу на коленях и с любопытством рассматривал неплотно прилегающую доску.

Доску, которую Рик Мартин вчера совершенно упустил из виду. Доска поддалась, Синглфитер сунул руку в образовавшееся отверстие и обнаружил под полом пустое пространство. Мгновение спустя он извлек оттуда коричневый металлический ящик, краска на нем облупилась, из-под нее выглядывала проржавевшая сталь. Он был похож на небольшой ящик для хранения документов, на крышке была изготовленная из проволоки ручка, за которую ящик можно было переносить. Спереди он был закрыт на замок, но Мартин легко вскрыл его с помощью кривого ножа, обнаруженного Синглфитером на стойке, служившей Слэтеру кухней.

Внутри Рик обнаружил небольшую книжицу, кожаный переплет которой обветшал, а страницы от многолетнего хранения в ящике под полом начали покрываться плесенью. Едва он осторожно открыл готовую рассыпаться в руках обложку, то сразу понял: это дневник Шейна Слэтера.

А как только прочитал первую страницу, тут же осознал, что обнаружил именно то, что искал, ибо первые же слова объясняли все:

«Я совершил сделку. В госпитале проводятся испытания новой медицинской программы, и требуются добровольцы. Это, должно быть, очень опасно, поскольку любому из нас, кого удается втянуть в это дело, обещают скорое освобождение. Но нас явно обводят вокруг пальца, требуют подписать обязательство о невозбуждении против них уголовного дела. Ну и черт с ним, в лучшем случае, я выясню, к чему приложило руку правительство, а в худшем — умру. Не такая уж большая потеря для общества. Как бы там ни было, я собираюсь все подробно описать, так, на всякий случай».

Рик Мартин осторожно перелистал страницы и остановился на последнем листе дневника. Почерк Шейна Слэтера изменился. Аккуратные, четкие записи в самом начале дневника сменились небрежными каракулями, которые едва можно было разобрать:

«Со мною продолжают происходить изменения, мне становится все хуже и хуже. Изменения происходят не только с моим телом, но и с разумом тоже. Я готов умереть — я хочу умереть, как можно скорее, — но не могу. Только не сейчас. Я должен предупредить Джо, должен рассказать ему, что его ожидает. Я должен сказать ему, что очень сожалею о содеянном. Зачем со мной творили такое? Зачем вообще понадобилось делать это кому бы то ни было? Зачем я только позволил себе влюбиться в Одри? Но слишком поздно — я ничего не могу изменить, и знаю, что у меня не хватит сил убить Джо, хотя и должен так поступить. Мне кажется, что сейчас способен убить любого, кроме него. Я больше не могу сдерживаться. Я не могу больше считаться человеком. Как только наступает ночь, и во мне пробуждаются животные инстинкты, я должен выйти на охоту. Должен охотиться, как волк. Убивать свою жертву, как это делает волк. Думаю, что и умереть мне предстоит тоже, как волку. Когда-нибудь после долгого преследования меня вынудят спуститься вниз, и все будет кончено. Во всяком случае, для меня. А как же Джо? Что будет с моим сыном?»

На самом дне металлического ящика лежал еще конверт, в котором хранилась копия обязательства, подписанного Шейном Слэтером более пятнадцати лет назад, где он давал согласие на участие в медицинском эксперименте, проводимом в тюремном госпитале.

Документ санкционировал введение в его организм сыворотки, содержащей ДНК [6] «нечеловеческой разновидности», ДНК, на которую возлагалась надежда, что она успешно приживется в его собственном организме, укрепив тем самым сопротивляемость некоторым видам заболеваний.

Но эксперимент также предполагал возможность — и в документе курсивом было выделено слово «возможно» — постепенного изменения структуры его собственных генов.

«Нечеловеческой разновидностью», определенной для Шейна Слэтера, явился canis lupus.

Лесной волк.

Кларк Коркоран рассматривал лежащие у него на письменном столе документы, отказываясь верить тому, что видит. Не вызывала сомнений обоснованность результатов проверки, проведенной с биологическим материалом, взятым из различных частей тела Шейна Слэтера. Проверка проводилась двумя лабораториями, причем проверялась не только кровь Слэтера, но также и его сперма.

Коркоран в последние два дня тоже провел свои собственные исследования, что, к сожалению, ни разу не пришло ему в голову за все те годы, пока у него на попечении находился Джо Уилкенсон. С каждым результатом анализов, изучением которых он и был сейчас занят, доказательства становились все более и более очевидными. И независимо от того, что разум его отказывался верить, факты просто невозможно было отрицать. Кларк вздохнул и, откинувшись на спинку своего стула, обвел пристальным взглядом лица трех человек, расположившихся вокруг его стола. Затем снял очки и начал протирать стекла, выигрывая несколько дополнительных секунд для того, чтобы собраться с мыслями.

Марианна Карпентер сидела между Чарли Хокинсом и Риком Мартином. Лицо ее было бледным, пальцы нервно перебирали носовой платок, который уже был скомкан, когда она входила вместе с Хокинсом в кабинет десять минут назад.

Сам Хокинс сидел с вытянутым лицом и прилагал максимум усилий, чтобы сохранить уверенность и беспристрастное отношение к происходящему. Но Коркоран прекрасно понимал, какие мысли одолевают в это утро юриста. Было очевидно, что накануне Хокинс провел бессонную ночь. Да и вряд ли кто-нибудь из жителей Сугарлоафа мог спокойно спать в эту ночь. А утром выяснилось, что весь предыдущий день, а также ночь, по городу расползались слухи.

Сугарлоафский оборотень.

Коркоран впервые услышал это определение, когда включил утром радио и прослушал сообщение Сэма Гилмана о событиях, происшедших на ранчо «Эль-Монте». Хотя факты, излагаемые диск-жокеем, были в большинстве своем явно поверхностны. Сугарлоафскому Сэму — имя всегда подспудно раздражало Кларка Коркорана, — не потребовалось много усилий и хитрости, чтобы раздуть свой рассказ до неимоверных размеров и распустить слухи, которые заставили любого жителя города чувствовать себя счастливчиком уже оттого, что ему вообще удалось выжить. Послушать Гилмана, так Шейн Слэтер каждую ночь в течение многих лет, крадучись, пробирался в деревню, высматривая очередную жертву, чтобы утолить свою «жажду крови». То обстоятельство, что до событий недельной давности фактически вообще не было жертв, казалось, никого не заставляло задуматься. В конце концов Коркоран, по горло сытый звучащими по радио сообщениями, не выдержал, позвонил Гилману и предложил ему сменить свое прозвище на кличку «Сугарлоафский вампир». Гилман, равнодушный к любому, кто не станет раздувать вместе с ним пламя сплетен и слухов, тут же оборвал Коркорана, и доктор отомстил ему тем, что выключил радио, одержав, тем самым, пиррову победу, ибо, прислушивался он к слухам или нет, они тем не менее продолжали распространяться. А поскольку заключения, лежавшие сейчас у него на столе, будут неизбежно обнародованы, ситуация лишь ухудшится.