Дэн Симмонс - Утеха падали

— Прекрасно, Арон, — похвалил главарь. Два человека снова схватили Арона за волосы и с силой запрокинули его голову назад. Арон едва мог дышать — так напряглось его горло; скосив глаза, он пытался хоть что-то увидеть.

Простынку сняли со стены и унесли. Один из банды вытащил из кармана куртки кусок черного полиэтилена и расстелил его на полу перед Деборой. От него несло запахом дешевой клеенки.

— Тащите-ка его сюда, — приказал главный, и Арона снова поволокли к пуфику. В ту секунду, когда они отпустили его волосы, Арон распрямился, как пружина, ударил головой вожака в подбородок, повернулся, боднул еще одного в живот, уворачиваясь от множества потянувшихся к нему рук, ногой нацелился противнику между ног, но промахнулся, и тут его свалили — один потянул на себя, двое навалились сверху, он снова сильно ударился лицом, но ему уже было не до этого...

— Что ж, начнем сначала, — спокойно сказал красавец, ощупывая разбитый подбородок. Позевывая, он пытался натянуть мышцы челюсти. Синяк, скорее всего, окажется ниже подбородка.

— Кто вы? — выдохнул Арон, когда они снова рывком усадили его на пуфик. Один из них стянул его щиколотки липкой лентой.

Ему никто не ответил. Худощавый подтащил Дебору и поставил ее на колени на черный полиэтилен. У двоих в руках были тонкие проволочки сантиметров по пятнадцать, заостренные с одного конца, а с другого заделанные в деревянные конусовидные рукоятки. В комнате страшно воняло газом. Арон чувствовал, что его вот-вот стошнит от запаха.

— Что вы хотите делать? — Горло Арона так пересохло, слова звучали хрипло. Главарь что-то отвечал ему, но мысли Арона, казалось, пошли юзом, словно автомобиль на черном льду, мозг его переключился в какое-то другое измерение, и Арон стал смотреть откуда-то сверху на все происходящее, отказываясь принять, осознать то, что должно случиться, и все же зная, что это непременно случится, чувствуя, что нет никакой возможности изменить что-либо хотя бы на один миг — ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем... Сердце сдавило от невероятной, неумолимой безнадежности, той самой безнадежности, что ощущали до него сотни поколений евреев — у дверей крематориев или смертельных «душегубок», или перед стихией огня, пожирающего их храмы, города, гетто, или под ударами бичей свирепых гоев. «Дядя Сол знал», — подумал Арон, крепко зажмурившись и отказываясь понимать разумом происходящее.

— Сейчас произойдет взрыв газа, — звучал будто где-то далеко ненавистный спокойный голос главаря. — Потом пожар. Обгоревшие тела будут обнаружены в постелях. Опытный коронер или врач может установить, что люди умерли незадолго до пожара, в котором обуглились тела, но он этого не обнаружит. Проволочка вводится в угол глаза — и идет прямо в мозг. Остается очень маленькая дырочка, даже если тело не обгорело. — Он повернулся к остальным. — Я думаю, миссис Эшколь найдут в коридоре наверху — она будет обнимать руками своих детей. Им почти удастся ускользнуть от пламени. Женщину — первой. Потом близнецов.

Арон пытался вырваться, кричал, сучил ногами, бился головой, но его держали крепко.

— Кто вы?! — кричал он.

— Кто мы? — переспросил красивый мужчина. — Да никто. Абсолютно никто. — Он отошел в сторону, чтобы Арон мог лучше видеть то, что будут делать остальные.

Когда к нему подошли с проволочкой, Арон больше не сопротивлялся...

Мелани

Направляясь к северу и наблюдая из окна автобуса бесконечную вереницу трущоб Балтимора и промышленной клоаки Вилмингтона, я вспомнила строчку из Блаженного Августина: «На севере дьявол обоснует свои города».

Я всегда испытывала ненависть к большим северным городам — к их смраду неперсонифицированного безумия, мрачным, давящим столбам угольного дыма, ощущению безнадежности, которое словно окутывало грязные улицы и их не более чистых обитателей. Всегда считала, что самое очевидное проявление предательства Нины Дрейтон — это то, что она променяла юг на холодные каньоны Нью-Йорка. Однако я не собиралась углубляться на север так далеко.

Внезапно обрушившийся снегопад скрыл унылые удручающие картины, мелькавшие за окном, и я вновь переключила внимание на то, что происходит в салоне автобуса. Женщина, сидевшая по другую сторону прохода, оторвалась от книги и лукаво улыбнулась мне, уже в третий раз с тех пор, как мы выехали из пригородов Вашингтона. Я кивнула ей и продолжала вязать. Я уже начала подумывать, что эта робкая дама, сидевшая неподалеку, вероятно, лет пятидесяти с небольшим, но отмеченная печатью дряхлости старой девы, может мне помочь разрешить кое-какие проблемы.

По крайней мере, одну из них.

Когда мы выехали из Вашингтона, я ощутила облегчение. В молодости мне еще нравился этот сонный, южного типа город; вплоть до самой второй мировой войны в нем царил дух свободной раскованной неразберихи. Но теперь этот мраморный муравейник казался мне претенциозным мавзолеем, кишащим суетящимися насекомыми, стремящимися к власти.

Я взглянула в окно на снежные завихрения и какое-то мгновение не могла даже вспомнить число и месяц. Первым в памяти всплыл день недели — четверг. Две ночи — со вторника на среду и со среды на четверг — мы провели в каком-то жутком мотеле в нескольких милях от центра Вашингтона. В среду я приказала Винсенту отвезти «Бьюик» к окрестностям Капитолия, оставить его там и вернуться в мотель пешком. Это заняло у него три часа, но он не жаловался. В будущем он тоже не станет жаловаться. Во вторник ночью я заставила его позаботиться о некоторых необходимых частностях, снабдив его обычной ниткой и иголкой, которую накалила на пламени свечи.

Покупки, сделанные мною в среду утром, — несколько платьев, халат, нижнее белье — удручающе контрастировали с теми изысканными вещами, оставленными в аэропорту, в Атланте. Однако в моей дурацкой соломенной сумке все еще оставалось почти девять тысяч долларов. Конечно, можно было получить деньги из сейфов и сберегательных счетов в Чарлстоне, Миннеаполисе, Нью-Дели и Тулоне, но пока у меня не было намерения воспользоваться этими суммами. Раз Нине было известно о моем счете в Атланте, она может знать и об остальных.

«Нина мертва», — в который раз твердила я себе.

Но из нас всех она обладала самой сильной Способностью. Она использовала одну из пешек Вилли, чтобы уничтожить его самолет, в тот самый момент, когда сидела и болтала со мной. Возможно, она могла добраться до меня и из могилы, ее Способность не умирала, пока астральное тело Нины Дрейтон разлагалось в гробу. Сердце мое стало учащенно колотиться, и я искоса взглянула на лица, едва различимые в автобусном полумраке...

«Нина мертва».

Сегодня 18 декабря, четверг, значит — до Рождества остается ровно неделя. Мы встречались двенадцатого. С тех пор, казалось, миновала целая вечность. За последние двадцать лет в моей жизни происходило не так уж много видимых перемен, если не считать вынужденных поблажек, которые я делала себе. Теперь псе переменилось.