Дэн Симмонс - Утеха падали

Саттер кивнул прислуге.

— Апартаменты «Бьюкенен», Максвелл. Энтони, я провожу тебя через минуту, а пока пойдем в бар.

Они прошли в небольшое помещение с обитыми красным деревом стенами, и Хэрод заказал себе большой фужер водки.

— Только не рассказывай мне, что это было построено в XVIII веке, — произнес он. — У ж слишком все огромное.

— Первоначальный дом пастора Вандерхуфа был достаточно внушительным для своего времени, — пояснил Саттер. — Последующие владельцы несколько расширили особняк.

— А где же все? — поинтересовался Хэрод.

— Сейчас собираются менее значительные гости. Принцы крови, монархи, бывшие премьер-министры и нефтяные шейхи прибудут завтра в одиннадцать утра на традиционное торжественное открытие. А экс-президента мы увидим в среду.

— Ну и ну. — Хэрод присвистнул. — А где Барент и Кеплер?

— Джозеф присоединится к нам позже, вечером, — ответил евангелист. — А наш гостеприимный хозяин прибудет завтра.

Хэрод вспомнил Марию Чен, оставшуюся на борту яхты. Кеплер еще раньше рассказывал ему, что все помощницы, секретарши, референтки, любовницы и жены скучали на борту «Антуанетты», пока господа развлекались на острове Долменн.

— Барент на яхте? — спросил он у Саттера. Проповедник развел руками.

— Где он, знают лишь Господь да христианские авиапилоты. Лишь в последующие двенадцать дней друг или враг может точно знать, где он находится.

Хэрод фыркнул и взял в руки фужер.

— Не знаю, чем это сможет помочь врагу. Ты видел этот чертов миноносец, бога его в душу мать.

— Энтони, — укоризненно заметил Саттер, — я уже просил тебя не упоминать имя Господа всуе. Хэрод не унимался;

— И чего они боятся? Высадки русского морского десанта?

Саттер налил себе еще бурбона.

— Не так уж далеко от истины, Энтони. Несколько лет назад в миле от берега начал курсировать русский траулер. Приплыл с обычной базы, с мыса Канаверал. Не мне тебе рассказывать, что, как и большинство русских траулеров у американских берегов, этот был разведывательным судном, набитым таким количеством подслушивающей аппаратуры, на какое способны только коммунисты.

— И что же они могли услышать за милю от берега? — поинтересовался Хэрод. Саттер рассмеялся.

— Это осталось между русскими и их антихристом. Но это встревожило наших гостей и брата Кристиана, отсюда этот сторожевой пес, которого ты видел по дороге сюда.

— Сторожевой пес, — повторил Хэрод. — А в течение второй недели вся охрана тоже остается?

— О нет, то, что имеет отношение к Охоте, предназначено лишь для наших глаз.

Хэрод пристально посмотрел на краснощекого священника.

— Джимми, как ты думаешь, Вилли появится на следующий уикэнд?

Преподобный Джимми Уэйн Саттер поспешно вскинул голову, его маленькие глазки живо блеснули.

— Конечно, Энтони. Я не сомневаюсь, что мистер Борден прибудет в условленное время.

— А откуда ты это знаешь? Саттер покровительственно улыбнулся, поднял фужер и тихо произнес:

— Об этом говорится в Откровении от Иоанна, Энтони. Все это было предсказано тысячи лет назад. Все что мы делаем давно уже начертано в коридорах времен Великим Ваятелем, который видит жилу в камне гораздо отчетливее, чем на это способны мы.

— Неужто? — съязвил Хэрод.

— Да, Энтони, это так, — подтвердил Саттер. — Можешь не сомневаться.

Губы Хэрода дернулись в улыбке.

— Кажется, я уже и не сомневаюсь, Джимми. Но боюсь, я не готов провести здесь эту неделю.

— Эта неделя — ничто. — Саттер закрыл глаза и прижал холодный фужер к щеке. — Это всего лишь прелюдия, Энтони. Всего лишь прелюдия.

Эта неделя так называемой прелюдии показалась Хэроду бесконечной. Он вращался среди людей, чьи фотографии всю свою жизнь видел в «Тайм» и «Ньюс уик», и выяснил, что если не считать ауры власти, исходившей от них, так же как вездесущий запах пота исходит от жокеев мирового класса, ничто человеческое было им не чуждо, они нередко ошибались и слишком часто вели себя глупо в своих судорожных попытках избежать конференций и брифингов, которые служили клетками с железными решетками для их пышного и роскошного существования.

В среду вечером, 10 июня, Хэрод обнаружил, что сидит в пятом ряду амфитеатра и наблюдает, как вице-президент всемирного банка, кронпринц одной из богатейших стран — экспортеров нефти на планете, бывший президент Соединенных Штатов и бывший государственный секретарь исполняют танец дикарей, нацепив на головы метелки, вместо грудей привязав половинки кокосовых орехов и обмотав бедра пальмовыми побегами, в то время как другие наиболее влиятельные восемьдесят пять человек в Западном полушарии свистят, орут и ведут себя, как первокурсники на первой общей попойке. Хэрод смотрел на костер и думал о черновом варианте «Торговца рабынями», который остался у него в кабинете и который уже три недели назад нужно было отправить на озвучивание. Композитор ежедневно получал три тысячи долларов и ничего не делал в ожидании, когда в его распоряжение будет предоставлен оркестр в таком составе, который сможет гарантировать звучание, не уступающее записям в его предшествующих шести фильмах.

Во вторник и четверг Хэрод совершил поездки на «Антуанетту», чтобы повидаться с Марией Чен, и занимался с ней любовью в шелковом безмолвии ее каюты. Перед тем как вернуться к вечерним праздничным мероприятиям, он побеседовал с ней.

— Чем ты здесь занимаешься?

— Читаю, — сказала Мария Чен. — Отвечаю на корреспонденцию. Иногда загораю.

— Видела Барента?

— Ни разу. Разве он не на острове вместе с тобой?

— Да, я видел его. Он занимает все западное крыло особняка — он и очередной человек дня. Мне просто интересно, приезжает ли он сюда?

— Волнуешься? — поинтересовалась Мария Чен, перекатилась на спину и откинула со щеки прядь темных волос. — Или ревнуешь?

— Пошла ты к черту! — Хэрод вылез из кровати и голым направился к шкафчику со спиртными напитками. — Лучше бы он трахал тебя. Тогда по крайней мере можно было бы понять, что происходит.

Мария Чен подошла к Хэроду и обхватила его руками сзади. Ее маленькие, идеальной формы груди прижались к его спине.

— Тони, — промолвила она, — ты лгун. Хэрод раздраженно обернулся. Она прижалась к нему еще крепче и нежно провела рукой по его гениталиям.

— Ты ведь не хочешь, чтобы я была с кем-нибудь другим. Совсем этого не хочешь.

— Чушь! — огрызнулся Хэрод. — Законченная чушь.

— Нет, — прошептала Мария Чен и скользнула губами по его шее. — Это любовь. Ты любишь меня, так же как я люблю тебя.

— Меня никто не любит. — Хэрод собирался сказать это со смехом, но из него вырвался сдавленный шепот.

— Я люблю тебя, — промолвила Мария Чен, — а ты любишь меня, Тони.