Дэн Симмонс - Утеха падали

Хэрод впился глазами в лица на доске, переводя взгляд с одного на другое. Большинства из них он не знал, но некоторые узнавал мгновенно. Эффект был столь же потрясающий, как от приема резкого наведения на фокус, который Хэрод иногда применял в своих фильмах.

Белым королем был Вилли, в этом не было сомнения, хотя лицо выглядело моложе, черты его — отчетливее, шевелюра погуще, а форма эсэсовца давно объявлена в мире вне закона. Черного короля представлял Арнольд Барент — в деловом костюме, при всем параде. Хэрод узнал и черного слона — то был Чарлз Колбен. Относительно белого слона сомнений быть не могло — преподобный Джимми Уэйн Саттер. У Кеплера была безопасная позиция в первом ряду черных пешек, но черный конь перескочил через ряд статичных пешек и ввязался в битву. Хэрод слегка повернул фигуру и узнал худое, ханжеское лицо Нимана Траска.

Хэрод не узнал унылого старушечьего лица белой королевы, но нетрудно было догадаться, кто она. «Мы ее найдем, — заявил Барент. — А от вас мы ждем одного — чтобы вы убили эту настырную суку». Белая королева и две белые пешки пробились далеко на черную сторону доски. Хэрод не узнал первую пешку, окруженную грозящими ей черными фигурами, похоже, то был мужчина около шестидесяти, а возможно, и старше, с бородкой и в очках. Что-то в его лице заставило Хэрода подумать: «Еврей». Но другая белая пешка, скромная маленькая пешка через четыре клетки от коня Вилли, явно испытывавшая угрозу со стороны сразу нескольких черных фигур, была определенно знакома ему. Тони Хэрод медленно повернул пешку и уставился, как в зеркало, в собственное лицо.

— Блядь! — Крик его, казалось, отдался эхом по всему огромному дому. Он пронзительно крикнул еще раз, потом взмахнул браунингом, сметая со стола фигуры, раз, второй, третий; фигурки из слоновой кости и черного дерева полетели на пол.

Мария Чен шагнула назад и повернулась к окну. Там, снаружи, гаснущий свет дня, казалось, отлетел совсем, тучи опустились ниже, темная линия деревьев растворилась в сером тумане, а густой снег уже накрыл белым покровом трупы, лежавшие на лужайке перед особняком, как поваленные чьей-то властной рукой шахматные фигуры.

Чарлстон

Четверг, 18 декабря 1980 г.

— Вообще-то, по идее, должен идти снег, а не дождь, — сказал Сол Ласки.

Они сидели втроем в машине шерифа: Сол и Джентри впереди, Натали — на заднем сиденье. Дождь тихо стучал по крыше, было градусов десять тепла. Натали и Джентри были в куртках, Сол натянул толстый синий свитер, а сверху старое короткое пальто из твида. Он поправил очки и, прищурившись, посмотрел через залитое дождем ветровое стекло.

— Шесть дней до Рождества, — усмехнулся он, — а снега все нет. Не знаю, как вы, южане, можете к этому привыкнуть.

— Мне было семь лет, когда я впервые увидел снег, — сказал Джентри. — Уроки в школе отменили.

Снега нападало не больше двух сантиметров, но мы все побежали домой, будто наступил конец света. Я швырнул снежок — первый снежок, который я слепил в своей жизни... И разбил окно в гостиной старой миз Макгилври. Тут и вправду пришел конец света, для меня по крайней мере. Я прождал почти три часа, пока отец вернется домой, пропустил ужин и даже был рад, когда меня отлупили и все на том кончилось. — Шериф нажал кнопку, дворники метнулись раз-другой, потом со щелчком встали на место. Ветровое стекло сразу же стало покрываться свежими каплями дождя. — Да, сэр, — протянул Джентри густым, приятным басом, к которому Ласки постепенно привыкал. — Теперь, когда я вижу снег, я всегда вспоминаю, как меня лупили и как старался не расплакаться. Мне кажется, зимы становятся все холоднее и снег идет чаще.

— Не приехал еще доктор? — спросила Натали.

— Нет, — ответил Джентри. — До четырех часов почти три минуты. Кольхаун стареет, бегает не так быстро, насколько я знаю, но все еще пунктуален, как древние часы моей бабушки. Все у него по методе. Если он сказал, что будет здесь в четыре, он будет в четыре.

И словно в подтверждение его слов, длинный темный «Кадиллак», ехавший по улице, остановился, потом задом припарковался через пять машин от патрульного автомобиля Джентри.

Сол глянул в окно. Они были в нескольких милях от шикарного Старого Города; этот новый район приятным образом сочетал элегантность старины с соблазнами современных удобств. Старая консервная фабрика ныне превратилась в район коттеджей и офисов: добавили окон, построили гаражи, пескоструйкой очистили старый кирпич, подновили, покрасили либо изготовили заново деревянные части. На взгляд Сола, реставрация и перепланировка были проделаны с большой тщательностью и старанием.

— А вы уверены, что родители Алисии согласны на это? — спросил Ласки.

Джентри снял шляпу, провел платком по кожаной подкладке и кивнул.

— Очень даже согласны. Миссис Кайзер страшно переживает из-за этой девочки. Она говорит, — что Алисия не ест, вскакивает с постели с воплями, когда пытается заснуть, а очень часто просто сидит, уставившись в никуда.

— Конечно, ведь прошло всего шесть дней, как она стала свидетельницей убийства своей лучшей подружки, — вздохнула Натали. — Бедное дитя.

— И еще и дедушки подружки, — добавил Джентри. — А может, и еще кого-нибудь, — откуда мы знаем?

— Вы думаете, она была в «Мансарде» ? — спросил Сол.

— Ее никто там не помнит, — сказал шериф, — но это ничего не значит. Если люди не подготовлены специально, большинство из них вообще не замечают, что происходит вокруг. Конечно, некоторые замечают, причем все подряд. Только их почему-то никогда не бывает на месте преступления.

— Алисию нашли недалеко оттуда, ведь так? — спросил Сол.

— Как раз посередине между двумя главными местами преступления, — ответил Джентри. — Соседка увидела, что она стоит на углу улицы в каком-то полуобморочном состоянии, примерно на полпути между домом Фуллер и «Мансардой».

— Как ее рука, заживает? — поинтересовалась Натали.

Джентри обернулся и улыбнулся девушке. Его маленькие голубые глаза, казалось, светились ярче, чем слабый зимний свет снаружи автомобиля.

— Конечно, мэм. Простой перелом.

— Еще раз назовете меня «мэм», шериф, и я вам самому руку сломаю, — шутливо предупредила Натали.

— Слушаюсь, мэм, — сказал Джентри с самым простодушным видом. Он снова глянул сквозь ветровое стекло. — Это точно наш старикан доктор. Он купил сей чертов черный автобус, когда ездил в Англию, еще перед второй мировой. Читал лекции в летней школе при лондонской Городской больнице, насколько я знаю. Он являлся членом предвоенной антикризисной команды по планированию. Я помню, он говорил моему дяде Ли, давным-давно, что британские врачи были готовы справиться с количеством раненых, в сто раз большим, чем то, с чем они столкнулись, когда немцы принялись их бомбить. То есть я хочу сказать, что они ожидали в сто раз больше, — а вот к чему они были подготовлены — это другое дело.