Дэн Симмонс - Эндшпиль

Он уже отчетливо слышал с юга рокот мотора, с каждой минутой тот становился все ближе и ближе. Послышался треск автоматной очереди, словно кто-то наугад начал стрелять из лодки, двигавшейся вдоль полосы прибоя.

Сол мечтал лишь об одном – чтобы на нем была хоть какая-нибудь одежда. Холодные капли дождя падали на тело сквозь лиственный покров, ноги дрожали, и всякий раз, когда он оглядывал себя, зрелище своего сморщенного исхудалого живота, костлявых исцарапанных коленок и сжавшихся от холода и страха половых органов лишало его последней уверенности в своих силах, подталкивая к тому, чтобы плюнуть на все и вступить в схватку. Но больше всего на свете он мечтал принять горячую ванну, потеплее укутаться и лечь в мягкую постель. Холод, безысходность и одиночество владели его душою и телом, от него осталась только оболочка, лишенная каких-либо чувств и целей, кроме одного упрямого атавистического желания выжить, а зачем – он уже забыл. В общем, Сол Ласки превратился именно в того человека, каким он был сорок лет назад, когда работал во Рву, разве что стойкости и выносливости у него поубавилось.

Но он знал, что есть и еще одно отличие. Подняв голову навстречу разбушевавшемуся урагану, он прокричал по-польски, обращаясь к небесам и не заботясь о том, услышат его преследователи или нет: “Я сам захотел быть здесь!”. Сол сейчас не смог бы сказать, что означал его воздетый кверху кулак – утверждение, победу, вызов или смирение.

Он прорвался сквозь кипарисовую изгородь, свернул налево вдоль зарослей осоки и выскочил на открытое пространство пляжа.

***

– Хэрод, поди сюда, – позвал Джимми Уэйн Саттер.

– Сейчас, – бросил Хэрод. Он остался один в комнате, освещенной лишь экранами мониторов. Поскольку наземные камеры больше не показывали ничего существенного, включенными остались две – черно-белая на борту одного из патрульных катеров у северной оконечности острова и цветная на вертолете, который сбрасывал на землю канистры с напалмом. С точки зрения Хэрода, операторы работали дерьмово – для воз душных съемок надо было пользоваться “Стедикамом", а от всех этих рывков и дерганий на обоих экранах ею просто тошнило, но он вынужден был признать, что пиротехника превосходила все когда-либо сделанное Вилли в Голливуде и приближалась по своему оргазмическому воздействию к “Апокалипсису” Фрэнка Коп полы. Хэрод всегда считал, что Коппола выжил из ума, когда взял да и вырезал кадры с напалмом в одном из последних монтажных вариантов фильма. Он жалел, что у него нет парочки “Стедикамов” и заранее установленной системы панавидения – уж он бы нашел применение такому материалу, даже если бы пришлось писать весь сценарий среди этого фейерверка.

– Пойдем, Тони, мы ждем, – повторил Саттер.

– Сейчас, – снова откликнулся Хэрод, забрасывая в рот еще пригоршню арахиса и запивая ее водкой. – Судя по радиоболтовне, они загнали этого несчастного идиота на северную оконечность острова и теперь сжигают джунгли...

– Ты слышишь меня? – рявкнул Саттер.

Хэрод поднял глаза на евангелиста. Остальная четверка уже час назад удалилась в Игровую комнату и о чем-то беседовала там, но теперь, судя по выражению лица Саттера, произошло нечто из ряда вон выходящее.

Прежде чем покинуть помещение, Хэрод оглянулся и увидел на экранах обоих мониторов голого человека, несущегося по берегу.

Атмосфера в Игровой комнате достигла такого же накала, как и кровавая погоня в джунглях при разбушевавшейся стихии. Вилли сидел напротив Барента, Саттер подошел и встал рядом со старым немцем. Скрестив на груди руки, Барент хмуро разглядывал всех, лицо его выражало крайнее недовольство. Джозеф Кеплер метался по комнате взад и вперед. Шторы были подняты, на стекле блестели капли дождя, и каждая вспышка молнии освещала силуэты деревьев Дубовой аллеи. Раскаты грома доносились даже сквозь многослойное стекло и толстые стены особняка. Хэрод взглянул на часы – они показывали без четверти час. Он устало подумал, освободили ли Марию Чен или все еще держат под стражей. Больше всего он сожалел, что вообще покинул Беверли-Хиллз.

– У нас возникла проблема, Тони, – обратился к нему К. Арнольд Барент. – Присаживайся.

Хэрод опустился в кресло. Он ждал, что Барент, а скорее всего Кеплер сейчас объявят о том, что его членство в клубе прекращено, а сам будет ликвидирован. Хэрод знал, что своей Способностью он не может тягаться ни с Барентом, ни с Кеплером, ни с Саттером. Он не сомневался, что Вилли и пальцем не шевельнет, чтобы защитить его. “А может, – подумал Хэрод с внезапной отчетливостью обреченного, – Вилли специально подставил меня с этим евреем, чтобы дискредитировать и ликвидировать? Но зачем? – недоумевал он. – Каким образом я могу помешать планам Вилли? Для чего ему устранять меня?” Кроме Марии Чен на острове не было ни одной женщины, которую он мог бы использовать. Охранники Барента – человек тридцать или около того, оставшиеся в южной части острова, все были нейтралами. Барент не станет тратить свою Способность для ликвидации Хэрода, он просто нажмет на кнопку.

– Да? – устало спросил он. – В чем дело?

– Твой старый друг герр Борден приготовил для нас сюрприз, – холодно сообщил Барент.

Хэрод бросил тревожный взгляд на Вилли. Он сразу же решил, что этот “сюрприз” будет осуществляться за его счет, но пока не знал, каким образом.

– Мы просто предложили внести дополнение в повестку дня, – усмехнулся Вилли. – А К. Арнольд и мистер Кеплер – против.

– Потому что это безумие! – воскликнул Кеплер, вышагивая вдоль огромного окна.

– Молчать! – распорядился Вилли, и Кеплер умолк.

– Мы? – тупо переспросил Хэрод. – А кто это “мы” ?

– Преподобный Саттер и я, – пояснил Вилли.

– Оказалось, мой старый друг Джеймс уже несколько лет дружит с герром Борденом, – заметил Барент все тем же ледяным тоном. – Интересный поворот событий.

– А вы, ребята, знаете, что сейчас творится в северной части этого долбаного острова? – с ухмылкой спросил Хэрод.

– Да. – Барент вынул из уха телесного цвета наушник размером меньше слухового аппарата, а затем постучал по крошечному микрофону, присоединенному к нему тончайшей проволокой. – Я знаю. Но это чепуха по сравнению с нашей дискуссией. Как ни смешно, но в первую же неделю твоего пребывания в нашем клубе, Тони, в твоих руках оказывается его судьба.

– Черт, я даже не врубаюсь, о чем вы говорите! – изумился Хэрод.

– Мы говорим о предложении расширить деятельность Клуба Островитян до.., э-э.., более соответствующих масштабов.

– Весь мир, – добавил Саттер. Лицо евангелиста раскраснелось и покрылось потом.

– Что – весь мир?

На губах Барента заиграла сардоническая улыбка.