Маша Стрельцова - Мертвая невеста

Дневник Маши Стрельцовой: http://venetzia.livejournal.com/ и http://zhurnal.lib.ru/s/strelxcowa_m_e/

E-mail: streltsova@gmail.com

Текутьевский некрополь — единственное в Тюмени «правильное» кладбище.

Невдалеке от центрального входа стоит маленькая церквушка, деревянная и облезлая, да только на других кладбищах и такой нет. Внутри бедненько, тесно, на полу постелены домотканые половички, а священник глуховат и любит выпить.

Самоубийц тут рядом с честными христианами не хоронят — пожалуйте за оградку.

Я дремала, пока меня несли к могиле. Гроб пах сосновой стружкой и новой тканью. Немного жали туфельки от Гуччи, что Олеся, моя сестра, в порыве щедрости одела на мое тело. Пока несли по освященной кладбищенской земле — гроб ощутимо нагрелся, мысли заволокло туманом, руки-ноги стали чугунными, я аж забоялась, что днище не выдержит такой тяжести и проломится. Вынесли за оградку — наваждение спало.

Как сквозь плотный ватный кокон до меня доносились рыдания, да такие громкие да искренние, что даже приятно было. «Сколько раз говорила — вот умру, и вы тогда поплачете, все не верили», — с удовлетворением думала я.

— Покойся с миром, Алена, — донеслось до меня окончание надгробной речи.

«Да не дождетесь», — сонно подумала я.

Днище гроба сильно ударилось об землю, мое мертвое тельце подпрыгнуло внутри. От возмущения я даже слегка проснулась. «Не дрова везете, — злобно думала я. — Где вас учили — разве можно так с дамами обращаться?»

— Витек, — донесся хриплый голос. — Вроде криво гроб лег? Чё, поправить?

— Да мертвячке не все ль равно?

«Меня зовут Алёной, какая я тебе мертвячка!!!», — думала я, все больше злясь.

Тонкий Олеськин вскрик, что-то глухо стукнулось об крышку гроба, и мужской голос, от которого у живых девчонок наверняка подгибаются коленки:

— Девушка, осторожнее. Что ж вы прямо на край подошли, а если б упали?

— Кто-нибудь помог бы выбраться, — всхлипнула сестра.

— Примета нехорошая.

— Да неужто мне Алёнка что худого сделает?

«Напрасно ты так уверена», — пакостно усмехнулась я.

— Она мертвая. А значит, все привязанности к живым в ней умерли.

«И ты напрасно такое говоришь», — фотография Андрея ровно холодила мой затылок.

Лежа в кромешной тьме, я с беспокойством вслушивалась, как на крышку гроба с глухим стуком падает земля. Как же я выйду? Ну Олеська, не могла сообразить, что мне такая глубокая могила совсем не нужна! Ведь понимала, что делает, когда засовывала самоубийце в гроб фотографию. И не зря ты не дала обрядить меня в дешевую покойницкую одежду — нет, я красовалась в закрытом платье из дымчато-серых кружев и в туфельках от Гуччи.

Вскоре толстый слой земли надежно укрыл меня от мира живых. Пропали звуки и запахи, и я равнодушно подумала: «Вот и все».

Меня похоронили.

Я вслушалась в могильную тишину, и с неким удивлением осознала — тут уютно и безопасно. Комфортно. Пришло ощущение, что эта могила — мой дом, мой надежный союзник, который не предаст.

Поплотнее закрыв глаза, я уснула, пережидая день. Могила обернула меня земляным пуховым одеялом, качала и баюкала, словно нежная мать. Я чувствовала, как червячки осторожно тычутся в крепкие доски, сокрушенно качают головой и отползают прочь. Да, милые, не с вашим счастьем полакомиться моим юным телом.

А лишь только на небо выкатилась луна и коснулась серебряным лучом моей могилы, я поняла: «Пора». Фотография любимого как-то особенно сильно сковывала затылок льдом, требуя от меня действий.

«Пора», — согласилась тьма, и я встала из могилы. Крышка гроба легко откинулась, земля вытолкнула меня снова в мир живых. Немного поколебавшись, я в первый раз в смерти открыла глаза и посмотрела вокруг.

Тихо шуршали в траве букашки, в углу кладбища спал на лавочке какой-то пьянчужка. Вдали тускло светились окна церкви.

«Ну что ж, поиграем», — лениво подумала я. Ужасно хотелось есть. И одновременно — ощутить в себе жизнь, хоть как-то.

Внезапно вспомнилось, что Олеська что-то уронила на гроб перед тем, как меня закопали. Ну-ка, посмотрим, что там сестричка мне подарила. И я, встав на колени, опустила руку в могильную землю. Пошарилась в ней — и в ладошку легла какая-то коробочка. При лунном свете оказалось, что мобильник.

Отлично. Сестра у меня большая умница.

И тогда я набрала номер телефона, услышала родной голос и тепло сказала непослушными губами:

— П-поздравляю, любимый.

— Это кто? — настороженно спросил он, отказываясь верить в то, что это — мой голос говорит с ним. Я. Которую сегодня похоронили.

Слышно было, что у него шумно. Музыка, нетрезвые выкрики. У моего любимого парня сегодня свадьба, знаменательное событие.

А у меня похороны.

— Как кто? Алёна это, н-не узнал, что ли?

На миг у него явственно пропал дар речи, наступила гнетущая тишина. Я чувствовала его ужас, чувствовала, как на миг его сердце дало сбой — и бессознательно прижала трубку сильнее, впитывая его страх.

— К-козленочек мой, ку-ку, — ласково позвала я.

— Ну и шуточки у вас, — выдохнул он и бросил трубку.

Я удовлетворенно улыбнулась.

Узнал ты меня, милый, ох как узнал… Хоть и косноязычна теперь моя речь, но голос все тот же.

Отряхнув платье и вычесав руками из волос комочки земли, я направилась ко входу на кладбище. С неудовольствием отметила, что у меня походка как у пьяного матроса. И туфли немилосердно жали, и ноги сгибались с трудом.

Едва я сунулась в ворота, как кожу тут же немилосердно ожгло, я отскочила и зашипела разъяренной кошкой. Села на корточки, тщательно облизнула раздвоенным язычком обожженную руку, кляня себя за забывчивость: на кладбище земля освященная, и мне туда ходу нет.

Крадучись, я добралась вдоль ограды до того угла, где спал пьянчужка. Посмотрела на него и позвала:

— Иди сюд-да.

Ветер отнес мой шепот к нему, влил в его уши, и он встрепенулся, с трудом поднял кудлатую голову.

— Ид-ди сюда, — снова прошептала я, досадуя на то, как трудно мне дается речь.

— Зачем? — хрипло отозвался он, недоуменно смотря на меня.

Нежно улыбаясь, я расстегнула верхнюю пуговицу. Потом вторую, третью — ах, а про бюстгальтер-то Олеся и не вспомнила…

— Ид-ди-и сюд-да…

— Слышь, девка, замерзнешь ведь, — забеспокоился бомж. — Вон уж, заикаться начала.

— А т-ты под-дойди и согрей, — ласково предложила я, раздвигая в стороны ткань.