Питер Страуб - Питер Страуб. История с привидениями.

Фактически ты уже мертв. Тебе конец. И Милберну тоже, — теперь южный акцент пропал; исчезла даже женственность. Это был совершенно нечеловеческий голос — Я разрушу этот город, Дон. Мои друзья вырвут из него душу и разгрызут зубами его голые кости.

Наступило шуршащее молчание. Дон выключил машину и снял катушку. Потом перенес все коробки в комнату и одну за другой кинул в камин, где они чернели и превращались в липкую черную смолу на поленьях. Одна за другой. Если бы Альма увидела его, она бы рассмеялась.

“Ты уже мертв, Дональд”.

— Черта с два, — сказал он вслух. Альма десятки лет смеялась над ними, умело дирижируя их трагедиями, прячась под чужими личинами и выжидая момента, чтобы наброситься.

“Тебе конец и Милберну тоже”.

— Если мы не покончим с тобой раньше, — сказал он в камин. — Если не застрелим рысь.

Около семи утра Рики Готорн заворочался в постели и застонал. Его переполняла паника, чувство опасности, от которой нужно было немедленно бежать.

— Рики? — тревожно позвала Стелла.

— Ничего, ничего, — пробормотал он и сел. Окно казалось белым от падающего снега, хлопья были большими, как снежки. Сердце стучало: бум! бум! Кто-то в опасности, во сне он знал это, но теперь не мог вспомнить. Во всяком случае, он не мог оставаться в постели.

— Что тебе опять приснилось, малыш? — прошептала Стелла.

— Ничего. Все в порядке, Стелла, — он погладил ее по плечу и встал. Сунув ноги в тапочки, он надел халат и подошел к окну.

— Дорогой, простудишься, иди в постель.

— Не могу, — он протер глаза; дикое чувство не исчезало, продолжая биться в его груди, как раненая птица. Снег превратил задний двор дома в холмистую белую равнину.

Этот снег напомнил ему снег в зеркале в доме Евы Галли и лицо Элмера Скэйлса, искаженное гневом, когда он стрелял во что-то маленькое, скорчившееся на снегу. Желудок Рики вдруг болезненно сжался. Он прижал руку к мягкой плоти внизу живота и снова застонал. Ферма Элмера Скэйлса — там и началась агония Клуба Чепухи.

— Рики, что с тобой?

— Я видел кое-что в зеркале, — сказал он, хотя для Стеллы это был явный нонсенс. — Что-то об Элмере. Мне нужно к нему на ферму.

— Рики, сейчас семь утра.

— Неважно.

— Погоди. Сперва успокойся.

— Да, — он уже выходил из спальни. — Постараюсь.

Он рылся в вещах в своем шкафу (тревожное биение сердца не прекращалось, — бум! бум!), каждую минуту ожидая звонка. Потом поспешил вниз, цепляясь за перила.

Сирс, уже одетый, в пальто с меховым воротником, вышел из кухни. Выражение холодного достоинства, присущее ему, исчезло, — теперь он выглядел таким же растерянным и испуганным, как сам Рики.

— Ты здесь. Извини.

— Я только что встал, — сказал Рики. — У меня странное чувство, и я хочу туда поехать. К Элмеру.

— Да. Просто убедиться, что все в порядке.

— Слушай, — давай сперва позвоним ему и поедем вместе.

Сирс покачал головой.

— Я сам. Так будет быстрее.

— Погоди, — Рики взял Сирса за локоть и усадил на диван. — Нужно позвонить, и тогда решим, что делать.

— Ерунда, — сказал Сирс, но остался сидеть, глядя, как Рики берет телефон. — Номер помнишь?

— А как же, — Рики набрал номер. Звонок, еще один и еще. Десять звонков, потом двенадцать. Снова этот пугающий звук: бум! бум!

— Бесполезно. Я поеду.

— Сирс, еще очень рано. Может, они все спят.

— В семь, — Сирс взглянул на часы. — В семь десять на Рождество? В доме, где пятеро детей? Не может быть. Что-то случилось, и, может быть, я еще успею предотвратить самое страшное. Я не могу ждать, пока ты соберешься.

— Позвони хоть Хардести, чтобы он приехал.

— Ты шутишь, Рики? Хардести? Ты же знаешь — Элмер на меня руки не поднимет.

— Знаю. Но я боюсь, Сирс. Нельзя позволить ей разделить нас. Можно позвонить Дону и поехать всем вместе. Я тоже знаю, что случилось что-то ужасное, но если ты попытаешься остановить это один, будет еще хуже.

Сирс поглядел на Рики сверху вниз.

— Слушай, Стелла не простит мне, если я снова потащу тебя на холод. А Дон будет добираться до нас на машине не меньше получаса. Нельзя столько ждать.

— Да, я вижу, тебя не переспорить.

— Совершенно верно, — Сирс встал и начал застегивать пальто.

— Что это вы расшумелись? — в дверях кухни стояла Стелла.

— Стелла, уложи своего мужа в постель и согрей ему виски, пока я приеду, — сказал Сирс.

— Не пускай его, Стелла. Он не должен ехать один.

— Это срочно? — спросила она.

— Очень срочно, — ответил Сирс, и Рики кивнул.

— Тогда пусть едет. Только скорее.

Сирс пошел к выходу, но на пороге обернулся и еще раз взглянул на Рики и Стеллу.

— Я скоро вернусь. Не переживай, Рики.

— Пойми, что, скорее всего, уже поздно.

— Уже пятьдесят лет поздно, — сказал Сирс и вышел.

Сирс надел шляпу и окунулся в самое холодное утро из всех, какие мог вспомнить. Уши и нос сразу защипало, чуть погодя онемел лоб, не защищенный шляпой. Он пошел к машине, заметив, что снега за ночь выпало не так много, и это значит, что у него есть шансы выехать на шоссе.

Ключ застрял в замке; чертыхнувшись, Сирс начал отогревать его зажигалкой. Наконец оттаявший металл поддался и дверца открылась. Сирс втиснулся в машину и приступил к не менее трудному делу: стал заводить машину. Во сне он видел лицо Элмера Скэйлса, говорящего ему: “Не знаю, что я сделал, мистер Джеймс, но что-то не то, приезжайте, пожалуйста, очень вас прошу…” Мотор кашлял и чихал и наконец завелся. Сирс несколько раз дернул автомобиль взад-вперед, чтобы освободить его от снега, и выехал на улицу.

— Лучше тебе этого не знать, Рики, — пробормотал он, думая о детских следах на снегу, которые он видел в окно по утрам. Первый раз, три дня назад, он задернул занавески, боясь, что Стелла будет пылесосить и заметит их; потом он понял, что Стелла не очень-то занимается хозяйством, ожидая, пока из Холлоу доберется приходящая прислуга. С каждым днем следы подходили все ближе, и сегодня утром, когда измученное лицо Элмера так бесцеремонно разбудило его, он обнаружил их на подоконнике. Когда Фенни доберется до лестницы дома Готорнов и начнет весело бегать по ней по ночам? Сегодня? Завтра? Если Сирс уведет его за собой, он может оттянуть этот момент.

Перед ним опять появилось лицо Элмера, шепчущее: “Очень вас прошу, мистер Джеймс”. Сирс отогнал видение и сосредоточился на дороге. “Линкольн” разрезал сугробы, как ледокол. Приятно было одно: в столь ранний час на улице не могло быть никого, кроме, разве что, Омара Норриса.