Питер Страуб - Питер Страуб. История с привидениями.

Рики не стал развивать эту тему.

— Это началось после смерти Эдварда?

Сирс кивнул своей массивной головой.

— А как ты думаешь, что случилось с ним?

Сирс пожал плечами. Они все долго искали ответ.

— Я знаю не больше тебя.

— Думаешь, нам будет лучше, если мы узнаем?

— О, небо, что за вопрос! Я думаю, что случится что-то ужасное. Что ты навлечешь на нас беду, если пригласишь сюда молодого Вандерли.

— Предрассудки. Чушь. Я думаю, что-то ужасное уже случилось, и молодой Вандерли как раз может помочь нам в этом разобраться.

— Ты читал его книгу?

— Вторую? Пролистал.

Это значило, что он все же читал.

Ну и что ты думаешь?

Хороший опыт. Больше мастерства, чем у многих. Несколько превосходных фраз, интересный сюжет…

— Но то, о чем он пишет…

— Я думаю, что он, во всяком случае, не примет нас за маразматиков. Это главное.

— Хорошо бы, — сказал Рики. — Не хочу, чтобы кто-то совал нос в нашу жизнь.

— Но он как раз будет “совать нос” и выспрашивать, чего мы так боимся. Тогда, может быть, Джеффри перестанет ругать себя за ту вечеринку. Он ведь устроил ее только из-за той актрисы. Из-за молодой Мур.

— Я много думал об этой вечеринке. Пытался вспомнить, как она выглядела.

— Я ее видел, — сказал Сирс. — Она говорила со Стеллой.

— Это все видели. Но куда она делась потом?

— Мы все плохо соображаем. Надо дождаться молодого Вандерли. Пусть посмотрит свежим взглядом.

— Боюсь, что мы пожалеем, — сделал Рики последнюю попытку. — Это нас добьет. Мы будем, как те звери, грызть свой собственный хвост.

— Решено. Не надо мелодрам.

Переубедить его было явно безнадежным делом. Рики решил задать еще один вопрос:

— Когда приходит твоя очередь, ты заранее знаешь, о чем будешь говорить?

— А что?

— А я не знаю. Просто сижу и жду, и это приходит ко мне, как сегодня. С тобой так же?

— Да, но не всегда.

— А с остальными?

— Слушай, не знаю. Тебе пора домой. Стелла, должно быть, заждалась.

Он не мог понять, серьезно ли говорит Сирс. Он поправил свою бабочку — еще одну деталь их ритуала, которую Стелла с трудом выносила.

— Откуда берутся эти истории?

— Из нашей памяти, — ответил Сирс. — Или, если угодно, из подсознания.

-Иди. Мне еще мыть бокалы, а я тоже уже хочу спать.

— Можно мне еще раз попросить…

— О чем?

— Не писать племяннику Эдварда, — сердце Рики внезапно забилось сильнее.

— Что это ты так забеспокоился? Попросить можно, но когда мы в следующий раз соберемся, он уже получит мое письмо. Думаю, так будет лучше.

У двери Сирс держал его пальто, пока он влезал в рукава.

— По-моему, Джон плохо выглядит, — сказал Рики.

Сирс распахнул дверь в темноту, освещенную уличным фонарем. Оранжевый свет падал на лужайку, усыпанную опавшими листьями. Силуэты туч проносились по темному небу; пахло зимой.

— Джон умирает, — спокойно сказал Сирс, вторя его мыслям. — Увидимся в конторе. Передавай привет Стелле.

Дверь закрылась за ним — за маленьким человеком, уже начавшим дрожать на холодном ветру.

Они проводили много времени в офисе, и Рики за две недели до следующей встречи у Джеффри начал спрашивать Сирса, отослал ли тот письмо.

— Конечно, отослал.

— И что ты написал?

— Что договорились. Упомянул про дом и о том, что мы надеемся, что он не будет его продавать, не осмотрев предварительно. Что все вещи Эдварда там, включая его бумаги.

И вот наконец они вошли в комнату Джона Джеффри. Джон и Льюис уже сидели в викторианских креслах, а домоправительница Милли Шиэн подносила им бокалы. Как и жена Рики, Милли не участвовала в заседаниях Клуба Чепухи, но в отличие от Стеллы, то и дело появлялась с сэндвичами или с чашками кофе. Она раздражала Сирса, как летняя муха, настойчиво бьющаяся в стекло. Но в некоторых отношениях Милли была лучше Стеллы Готорн — она была не такой властной, не такой требовательной. И она заботилась о Джоне; Сирс часто спрашивал себя, заботится ли Стелла о Рики.

Теперь Сирс смотрел на своего компаньона, продолжая разговор, успевший ему уже поднадоесть.

— Конечно, я написал ему, что мы не удовлетворены тем, что нам известно о смерти его дяди. Про мисс Галли я ничего не написал.

— И на том спасибо, — проворчал Рики и пошел к остальным. Милли поднялась, но Рики, улыбнувшись, жестом попросил ее сесть. Он был прирожденным джентльменом в обращении с женщинами.

Кресло стояло рядом, но он не сел, пока Милли ему не предложила.

Сирс отвел взгляд от Рики и посмотрел на хорошо знакомую ему комнату. Джон Джеффри превратил всю площадь своего дома в офис — приемные, смотровые, аптека. Две маленькие комнаты внизу были жилищем Милли. Сам доктор жил наверху, где раньше располагались только спальни. Сирс знал этот дом уже шестьдесят лет, в детстве он жил в двух домах отсюда, через улицу. Именно туда, в семейный дом, он вернулся после Кембриджа. В доме Джеффри тогда жило семейство Фредериксонов, у которых было двое детей младше Сирса. Мистер Фредериксон был торговцем зерном — гороподобный человек с рыжими волосами и багровым лицом. Его супруга покорила маленького Сирса. Она была высокая, с длинными вьющимися волосами каштанового оттенка, с экзотическим кошачьим лицом и пышной грудью. Всем этим Сирс был просто очарован. Говоря с Виолой Фредериксон, он всякий раз боролся с желанием смотреть на нее.

Летом он присматривал за их детьми. Фредериксоны не нанимали няньку, хотя у них жила девчушка из Холлоу, исполнявшая обязанности кухарки и служанки. Быть может, их забавляло, что сын профессора Джеймса сидит с их детьми. Сирс находил в этом свое удовольствие. Ему нравились мальчишки и то, как восторженно они отнеслись к нему, а когда они засыпали, он путешествовал по дому. Он знал, что нехорошо входить в спальню, но не мог побороть искушения. Однажды он нашел в ящике столика Виолы ее фотографию — она выглядела невозможно, невероятно зовущей и желанной. Он смотрел на ее груди за вырезом блузки и представлял их тяжесть и упругость. Вдруг его член напружинился и стал твердым, как сучок дерева, — это случилось в первый раз. Он со стоном выронил фото и увидел одну из ее блузок, повешенную на спинку кровати. Не в силах сдержаться, он схватил ее там, где она, казалось, еще хранила тепло ее плоти, извлек из штанов напрягшийся член и ткнул его в материю, воображая, что это ее грудь. Пара судорожных движений — и он кончил. Вслед за облегчением его охватил невыносимый стыд. Он спрятал блузку в сумку и, возвращаясь домой, обернул ею камень и утопил в реке. Никто не поставил ему это в вину, но сидеть с детьми его больше не звали.

За окнами напротив головы Рики Сирс мог видеть, как свет фонаря отражается в окне второго этажа дома, который купила Ева Галли, когда приехала в Милберн. Он редко вспоминал ее, но теперь вспомнил при виде этого окна и при воспоминании о той дурацкой сцене.