Виталий Сертаков - Дети сумерек

В тот же вечер дети расстреляли из воздушных ружей голубей на голубятне. Нинина бабушка тогда сказала, что наступает конец света, однако ей никто не поверил. А потом в школе зарезали учителя, а дома сожгли другую учительницу, вместе с семьёй. А потом пропал двоюродный брат Валдиса, а в магазине насмерть затоптали соседку снизу.

Стали исчезать люди. Раз — и нету…

В субботу утром собрали вещи и уехали соседи напротив. Мама и бабушка шептались, вместе ходили в церковь, молились и опять шептались. Вечером уехали соседи справа. Сказали, что пока едут на дачу, и советовали маме Нины поторопиться. Якобы солдаты стреляют в людей и оцепили студенческий городок. Якобы на Старом вокзале врезался в перрон поезд с пассажирами, потом началась давка и многих затоптали. Якобы по четвёртому шоссе машины идут из города днём и ночью, слышны перестрелки, и много машин горит вдоль обочин…

А ещё из тюрьмы вырвались уголовники.

А из полка десантников, присланных для защиты мэрии, аэропорта и почты, разбежалась половина солдат. Их стали ловить, кого-то застрелили, и тогда убежали с оружием остальные.

Затем передали, что на площади Цветов и на Фонтанной площади автобусы и грузовики будут забирать всех детей с родителями и повезут в санатории…

Но Нина знала, что мама никуда не двинется, пока папа в экспедиции. Ведь он мог позвонить в любой момент и очень испугаться, что дома никого нет. В воскресенье по радио болтали, что не надо слушать паникёров. Сказали — ситуация под контролем и все хулиганы арестованы. Через час после этого сообщения во дворе Нининого дома застрелили двоих ребят, а потом из окна выпал старик.

А потом радио перестало работать.

Утром в понедельник Валдис зашёл за Ниной, чтобы вместе ехать в гимназию, но занятия отменили. И что самое печальное, куда-то пропала госпожа Ольховец. Вечером Нина набралась смелости и позвонила учительнице домой. Никто не взял трубку. Никто не взял трубку и на следующий день, а в среду стало окончательно ясно, что надо бежать.

Бежать из города, пока не поздно.

Оставалось одно малюсенькое дельце — проникнуть в гимназию и забрать из шкафа в кабинете литературы папку. Белую папку, перевязанную верёвочкой. Мама лучшей подруги, Томы, входила в родительский комитет, она заезжала вчера в гимназию и убедилась, что несколько окон разбито и на первом этаже ночью уже побывали воришки. Сторожа куда-то подевались, сигнализация не функционировала.

Нина поняла, что за рефератом надо бежать срочно, пока… пока школу не подожгли.

— Ты су-су-масшедшая, — заикаясь, выговорил Валдис. — Т-ты что, н-не слыш-шала, что они сделали с Бенни?

Нина слышала, что сделали с Бенни. Она даже видела эту стену в подвале, с которой сняли несчастного учителя, всю утыканную гвоздями. Это было страшно. Однако потерять реферат казалось Нине ещё страшнее. После Валдиса, жуя на ходу, прибежала озабоченная Тома. Она сразу заявила, что никуда не отпустит Нину одну.

Томочка была её самой замечательной подругой. Впоследствии Нина казнила себя за эгоизм. Она вполне могла бы промолчать и не втягивать двоих близких людей в авантюру. Если бы она хоть на секунду могла предположить, каким кошмаром за кончится этот день, она бы станцевала мысленную джигу на обрывках злосчастного реферата. Но, как назло, в эту пятницу интуиция покинула Нину.

Валдис на всякий случай взял с собой кастет, доставшийся ему от пропавшего брата. А Тома принесла газовый баллончик. Нина наскоро оделась, написала матери записку, и все трое вышли в апрельскую морось.

Вышли и сразу попятились назад.

— Ой, мамочки, — прошептала Тома. — Я через двор к тебе бежала, этого не видела.

— К-кто же та-такое мог сделать? — опешил Валдис. — Такое… та-такое не мог с-сделать нормальный человек.

По улице в обоих направлениях двигались десятки пешеходов. Кто медленнее, кто быстрее, может быть, чуть более нервно, чем в прежние, спокойные дни. Но в целом улица Победы выглядела вполне обыденно. Если не считать обилия военных машин и полиции. Проехал пятнистый грузовик, за высокими бортами раскачивались угрюмые солдаты. Навстречу грузовику, мелькая мигалками, пронеслись три чёрные машины кортежа, затем военный бронированный джип.

Но не это привело в шок учеников выпускного класса четвёртой гимназии. Прямо напротив подъезда к толстому стволу тополя садовыми ножницами был прибит роскошный рыжий кот. Нина сразу узнала кота, это был любимец всего подъезда, личный бессменный друг старичков из седьмой квартиры.

— За что? За что же его?.. — Тома не могла говорить.

— Давайте позвоним в седьмую, — Нина вернулась в подъезд. — Мне это не нравится.

— М-мне это тоже не н-нравится, — без выражения произнёс Валдис. Чтобы не стучали зубы, он запихал в рот две пластинки жевательной резинки. — В-вы з-заметили, что никто д-даже н-не остановится?

— Им наплевать, — кивнула Нина. — Бедненький Улисс наверняка орал, но никто даже не подошёл.

Нина нажала звонок в седьмую квартиру. Никто не отозвался.

— Глядите — д-дверь вз-зломана, — пробормотал Шлявичус.

— Нельзя трогать, раз взломана, — рассудила Тома. — Надо вызвать полицию, и не прикасаться пальцами. Теперь надо вытереть звонок, чтобы там не нашли твои… ой!

Нина намотала на пальцы шарф и потянула дверь. Внутри, перегораживая прихожую, лежал старинный платяной шкаф. Из-под него во все стороны торчали осколки зеркала, а задняя стенка выглядела так, словно кто-то долго по ней прыгал. За шкафом ворохом валялись пальто, шубы вперемешку с обувью. На полу плескалась вода.

И очень плохо пахло.

— М-меня сейчас с-стошнит, — признался Валдис.

— Нина, я тебя умоляю, не надо туда ходить, — Тома вцепилась подруге в плечо с такой силой, что Нина невольно охнула.

Она вглядывалась в сырую мглу. Там, в глубине коридора, раскачивались неясные пятна, там блестели заклёпки на распахнутом чемодане, а за приоткрытой дверью в комнате лежало что-то большое, серое, похожее на надутый матрац. Нина с трудом перевела взгляд на чемодан. Он был полон одежды, супруги из седьмой квартиры тоже собирались покинуть город. Но не успели.

— Пошли, — сказала Нина. — Пошли, пока светло, у нас мало времени.

— Это потому что Бог умер, — тихо сказала Тамара. — Он бы такого не позволил, если бы жил.

Они вышли на тротуар, и пошли очень быстро, невольно прижимаясь друг к другу, встречая такие же насторожённые взгляды и пугливые движения. Однако через квартал они свернули на проспект Цветов, и напряжение понемногу схлынуло. Рестораны не работали, магазины с опущенными жалюзи походили на рыцарей, следящих за противником сквозь забрала, но шахматисты сражались на своих излюбленных скамейках, а в уличных кафе под тепловыми зонтиками хохотали подвыпившие завсегдатаи. Вдоль тротуара медленно двигался военный джип, солдаты перекидывались шутками с девушками. Три молоденькие мамаши толкали коляски, рабочие в касках копались в канаве, на площади натужно ревел кран, поднимая съехавший с рельсов трамвай. Подле крана собралась толпа зевак, одни подсказывали, что делать, другие посмеивались, но никто не дрался и не стрелял. Правда, под ногами хрустело стекло, многие окна первых и вторых этажей были забиты фанерой, а в стенах зияли дыры, напоминавшие о ночных перестрелках. Но на каждом углу дежурили строгие полицейские в касках, останавливали подозрительных, проверяли документы.