Джим Батчер - Обряд на крови

Кинкейд крутанул пику, перехватил ее тупым концом вперед и с размаху ткнул в грудь второго ренфилда. Громыхнул выстрел, и второй зажигательный заряд продырявил его насквозь. Горящий труп повалился на пол.

Следующий выстрел грянул откуда-то из дыма. Кинкейд охнул и пошатнулся. Пика выпала у него из рук, но он устоял на ногах. В руках его почти мгновенно оказалось по пистолету, и он, пошатываясь, принялся отступать, посылая в дым пулю за пулей.

Все новые ренфилды, слегка поджаренные, но вполне боеспособные, выныривали из дыма, поливая Кинкейда огнем. Вокруг них роились темнопсы – жуткие, почти лишенные шерсти оболочки, наполненные демонической злобой. За ними следовала Мавра – я в первый раз получил возможность разглядеть ее. Она была одета точно так же, как в прошлый раз, когда я ее видел: в совершенно черный костюм эпохи Возрождения, какому позавидовал бы Гамлет… правда, с тех пор костюмчик слегка поистрепался. Взгляд ее мертвых глаз уперся в меня, и она подняла руку с зажатым в ней топором.

Первые два пса набросились на Кинкейда, и он рухнул – я и крикнуть не успел. Один из ренфилдов с размаху опустил на него топор, а другой просто разрядил свой дробовик в кучу малу, к которой прибавились еще два пса.

– Нет! – крикнул я.

Мёрфи затащила меня в чулан, прочь с линии огня, – и тут Мавра швырнула свой топор. Вращаясь, он влетел в дверь и врезался в противоположную стену с такой силой, что целиком зарылся стальным лезвием в камень, а деревянное топорище разлетелось в щепки. Двое из ребятишек, все еще прикованные рядом с тем местом, куда попал топор, вскрикнули от боли и страха, когда в них угодили щепки и каменные осколки.

– Боже! – выдохнула Мёрфи. – Боже, что у тебя с рукой! – Швырнув меня в дальний угол чулана, она подобрала обрез, высунулась за дверь и не спеша, прицельно, выпустила восемь или девять зарядов. Лицо ее сосредоточенно хмурилось; голые ноги казались неестественно белыми на фоне черного бронежилета. – Гарри! – окликнула она. – Я ничего не вижу: дыму слишком много. Но они у подножия лестницы. Что делать?

Взгляд мой уперся в небольшую черную коробку у потолка. В ту самую противопехотную мину, о которой говорил Кинкейд. Черт, а ведь он не ошибался: она была повернута так, чтобы осколки, отрикошетив от стен, засыпали и чулан, и коридор.

– Гарри! – крикнула Мёрфи.

Я и говорить-то толком не мог еще, но все же прохрипел:

– Можешь снова зарядить мину?

Она оглянулась на меня через плечо широко раскрытыми глазами.

– Ты хочешь сказать, нам уже не выбраться?

– Ты можешь это сделать? – рявкнул я.

Она кивнула.

– Тогда делай. Дождешься моего сигнала, поставишь на боевой взвод и падай на пол.

Она повернулась и, забравшись на деревянный стул, принялась возиться с миной. Не знаю, откуда он взялся, этот стул: может, это Мёрф подтащила его к двери, а может, нехорошие парни тоже им пользовались. Она подцепила к клеммам два разъема-клипсы и застыла, держа третий в руке и глядя через плечо на меня. Лицо ее побледнело. Дети хныкали и всхлипывали, сбившись в кучу на полу.

Я с усилием поднялся на колени перед детьми, лицом к двери. Потом выставил вперед левую руку – и мгновение потрясенно смотрел на нее. То есть мне всегда казалось, что красное с черным мне к лицу, но только в том случае, если это относится к одежде. Не к моим рукам-ногам. Моя кисть превратилась в почерневшую клешню – то есть черную везде, где она не была красной от крови. Браслет-оберег тоже потемнел и слегка покорежился от жара, но все же маленькие серебряные щиты чуть светились скрытой в них энергией.

Я поднял было другую руку дать сигнал Мёрфи, но услышал крик со стороны лестницы – свирепый, клокочущий, почти лишенный чего-либо человеческого. Дым рассеялся на мгновение, и я увидел Кинкейда – припадая на одну ногу, он отступил к стене и прижался к ней спиной. Одной рукой он зажимал рану на ноге, в другой держал пистолет. Потом поднял его и стрелял в невидимую мне цель до тех пор, пока обойма не опустела, и курок не щелкнул вхолостую.

– Давай, Мёрф! – крикнул я и повысил голос. – Кинкейд! Большевистская марионетка!

Голова его повернулась в мою сторону. Он молниеносно пригнулся, а потом отшвырнул пистолет, отпустил зажатую рану и бросился ко мне на руках и одной здоровой ноге.

Я снова изготовил щит и коротко взмолился, чтобы взрыватель мины сработал как надо.

Время замедлило бег.

Кинкейд ворвался в дверь.

Мина коротко пискнула. Потом в ней что-то звонко щелкнуло.

Кинкейд пролетел мимо меня. Я чуть посторонился, пропуская его, и одновременно бросил остаток моих сил и воли в щит.

Крошечные металлические шарики – штук двадцать или тридцать – взметнулись из корпуса мины. Я выстроил защитное поле так, чтобы оно, начавшись от двери чулана, повышалось к задней стене до высоты фута в четыре. Несколько шариков ударило в щит, но уклон щита заставил их отрикошетить в коридор.

А потом шарики с оглушительным грохотом взорвались. Осколки терзали каменные стены и плоть с одинаковой эффективностью. Мой щит сиял от напряжения, от энергии бивших в него осколков. Грохот стоял неописуемый; казалось, одного его достаточно, чтобы убить все живое в подвале.

И почти сразу же все стихло.

Наступила тишина, нарушаемая только потрескиванием огня. Ничего не шевелилось, лишь клубился заполнивший коридор дым.

Мёрфи, Кинкейд, дети-заложники и я сам сбились в бесформенную кучу. Несколько секунд мы так и оставались сидеть, оглушенные. Потом я спохватился.

– Пошли. Надо убираться отсюда, пока огонь не разгорелся. – Голос мой звучал хрипло. – Давайте-ка выведем детей. Пожалуй, я могу порвать цепи.

Кинкейд молча вытянул руку и снял со стены ключ. Потом прислонился к стене спиной и бросил ключ мне.

– А можно и так, – кивнул я и передал ключ Мёрфи.

Она принялась размыкать наручники. Я слишком устал, чтобы шевелиться. Рука не болела, что само по себе неважный признак. Но я слишком устал даже для того, чтобы переживать на этот счет. Я просто сидел и смотрел на Кинкейда.

Он снова зажимал раненую ногу рукой. Из-под пальцев сочилась кровь. Кровь испачкала весь его живот, руку, да и лицо его было сплошь забрызгано, словно он играл в «поймай яблоко» на бойне.

– Вы ранены, – сказал я.

– Есть немного, – согласился он. – Собака.

– Я видел, как на вас навалились.

– Да, там фигня вышла, – кивнул он.

– Что произошло? – спросил я.

– Я остался жив.

– У вас вся грудь в крови. И рука.

– Знаю.

– И лицо тоже.

Он поднял бровь, потом потрогал подбородок и посмотрел на перепачканные кровью пальцы.

– А… Это не моя кровь. – Он принялся рыться в поясной сумке.

Я сумел-таки накопить еще немного энергии, чтобы встать и подойти к нему. Он достал из сумки ролик черной изоленты и резкими, уверенными движениями туго обмотал ею раненую ногу, буквально заклеив рану. Он использовал почти треть ролика, потом хмыкнул и оторвал остаток.