Питер Страуб - Мистер Икс

Сьюки снова заключила меня в золотистую дымку своего объятия, извинившись, что говорит так много.

– Я благодарен вам за это, – сказал я.

Сьюки похлопала меня по щеке и сказала, что мы могли бы пообедать вместе после похорон.

– С удовольствием, – ответил я, и тут в голове у меня родился вопрос – Сьюки, в том, что моим отцом был Райнхарт, вы не сомневаетесь. А мои тетушки – как вы думаете, встречались ли когда-нибудь с ним Нетти и Мэй?

– Хм… Во всяком случае, не при мне.

Отто Бремен, крутнувшись на кресле, развернулся ко мне лицом. В одной руке стакан с бурбоном, дымящаяся сигарета – в другой, и он ухмылялся, как хэллоуинская тыква.

– Заходи, посмотрим, как Брэйвз выколачивают из них душу. Потрясающее зрелище.

Можно было бы пройти через холл, провести следующие девяносто минут, помогая Отто Бремену и его Брэйвзам победить, и упиться при этом до потери сознания, однако книга Райнхарта прельщала меня больше. Вытащив «Потустороннее» из рюкзака, я устроился на кровати читать, пока не позвонит Лори Хэтч.

Разрываемый между искушением тотчас же открыть «Голубое пламя» и в то же время избегая его, я нашел самый простой выход – начал с первого рассказа.

В «Наследстве профессора Пенданта» дело происходит в восемнадцатом веке. Вышедший на пенсию профессор-арабист приезжает в рыбацкую деревню, где его бывший коллега неожиданно завещал ему старый дом и богатую легендарную библиотеку. В планах профессора-пенсионера – завершить свой труд по изучению арабского фольклора, воспользовавшись этим великолепным подарком судьбы. Застигнутый врасплох ливнем, профессор заскочил в кабачок, где случайно услышал кое-что, до странности похожее на рассказ в одной из редчайших книг своего благодетеля. А недолгое время спустя обнаруживает манускрипт двенадцатого века со страшными древними заклинаниями… В конце рассказа профессора Пенданта сжирает вызванный к жизни заклинанием из манускрипта древний бог, на треть осьминог, на треть змея и на оставшуюся треть не поддающийся описанию, но тем не менее омерзительный и ужасный.

«Недавние события в сельских районах Массачусетса» описывают визит в унылую деревушку молодого ученого, павшего жертвой погони каких-то мелких существ, возникших вследствие сексуального контакта между примитивными гоминидами и алчным божеством – выходцем откуда-то из-за пределов нашей вселенной.

«Тьма над Эфраимом» заканчивалась таким предложением: «Лишь только прозвонили колокола Святого Арнульфа, я бросился в священную келью и в трепетном огне свечи в моей высоко поднятой руке успел разглядеть, как с омерзительным проворством ядовитого гада исчезает вспененная чудовищность, бывшая когда-то кабинетом Фултона!»

Все это, даже восклицательный знак, напомнило мне о том, что я когда-то в возрасте тринадцати-четырнадцати лет читал, но осмыслить не сумел.

И наконец, собравшись с духом, я приступил к «Голубому пламени». Полчаса спустя, прихватив книгу, я подсел читать к окну. «Голубое пламя» было новеллой о жизни некоего Годфри Деммимана, чей жизненный опыт и переживания напоминали мои собственные ночные кошмары. Несмотря на увлечение книгой, я боролся с довольно сильным желанием сжечь ее и смыть пепел в раковине.

Будучи ребенком, Деммиман слышит зов из «древнего леса», что растет сразу за чертой города. Когда он заходит в лес, нечеловеческий голос сообщает ему, что он сын Старшего Божества, новый Иисус, который принесет Апокалипсис, чтобы проложить путь своим неземным праотцам. При содействии священного голубого пламени он обретет неимоверную мощь. Деммиман демонстрирует свои феноменальные возможности местным девчонкам и убивает их. Исключенный из школы и отправленный в военное училище, он впадает в экстаз, читая книгу, ставшую для него священной.

В тридцатилетнем возрасте Деммиман переезжает в город, воспетый автором той самой книги, и поселяется в непривлекательном, пользующемся дурной славой особняке. Ему грезится наяву, будто его преследуют коварные существа, каким-то образом связанные как с ним, так и с домом. Он взламывает пол и обнаруживает семейный склеп Деммиманов восемнадцатого века. Оказывается, это дом его предков. Каждый вечер, возвращаясь домой, он ощущает присутствие, он чувствует Другого – того, кто ищет его, но бежит при его появлении. Как-то раз, идя с зажженной свечой через пыльный танцевальный зал, он мельком бросает взгляд на зеркало и успевает заметить за спиной темный силуэт. Он резко разворачивается – фигура исчезает. Спустя два дня, вечером, сгущающееся чувство тревоги дает ему возможность предположить, что в этот раз Другой все-таки позволит разглядеть себя. Звуки шагов в отдаленной комнате приводят его в библиотеку, расположенную в верхнем этаже дома…

Тут я услышал шум мотора подъезжающей к дому машины и, выглянув, увидел заезжающий задним ходом на парковку «монтаньяр». Я сунул книгу в карман, открыл дверь и… дальше чем на фут я от двери не отошел. Словно рентгеновский луч, резкая боль пронизала мою голову от затылка до лба.

Вместо прихожей Хелен Джанетт и Отто Бремена, кивающего из своего мягкого кресла, передо мной оказалась комната, которую я видел в детстве в Мидлмонте, причем в тот момент, когда мой приступ был в самом разгаре. Каминная полка, а на ней – увядающий папоротник, чучело лиса под стеклянным колпаком и медные часы. Где-то за пределами видимости низкий мужской голос нудно выводит поток неразборчивых слов. Все это происходило задолго до моего появления на свет. Я отшатнулся назад, и видение растворилось.

Отто Бремен обеспокоено глядел на меня из кресла: «Парень, с тобой все в порядке?»

– Голова закружилась, – ответил я и побежал вниз по лестнице навстречу Лори Хэтч.

О Великие, о жестокие Владыки! Ваш так долго страдающий, но преданный Слуга вновь склоняется над страницами этого дневника. Хочу сделать признание.

Не так давно рассудок мой был почти целиком поглощен работой над моими рассказами, над одним из них – в особенности. Рассказ тот – мой самый длинный, самый лучший и самый печальный. Когда я творил его, я чувствовал себя богоподобным и вселяющим страх. Перо мое скользило по странице, и впервые в жизни я писал то, что знал, – то есть я сел писать только тогда, когда убедился в своей правоте… Я постучался в дверь Храма и был допущен… Жизнь моя стала темным лесом, лабиринтом, тайной… И случилось это, когда я впервые познал свое прибрежное состояние…

Ну почему же прежде рассказ этот не опустил мне руку на грудь и не шепнул: «Пусти меня к себе в душу»…

Мне надо несколько мгновений, чтобы взять себя в руки.