Джим Батчер - Барабаны зомби

Мгновением позже она открыла глаза; дыхание у нее чуть участилось.

Я коснулся ее щеки пальцами и улыбнулся ей.

— Скоро перезвоню.

Она кивнула. Глаза ее затуманились тревогой.

— Поосторожнее, ладно?

— Гарри? – послышался голос.

Я вздрогнул и оглянулся.

— Гарри! – снова послышалось со стороны двери, и я узнал голос Баттерса. Странно прозвучал этот голос: словно Баттерс стоял в пустой, лишенной мебели и ковров комнате.

Шила застыла, глядя в сторону двери.

— Ох, черт, — произнесла она.

Я уставился на нее.

— Что?

— Я не хотела отвлекать вас, — сказала она, и голос ее прозвучал загадочно.

Секунду-другую я, нахмурившись, смотрел на нее, потом открыл входную дверь. Баттерс стоял в вестибюле. Он соорудил для Мыша подобие поводка из оторванного пояса от куртки, и моя лохматая собака, уставив нос в пол, устремилась ко мне, таща его за собой. Баттерс, в свою очередь, шел крайне неуверенно, словно хватил лишнего и испытывал проблемы с равновесием.

— Баттерс? – спросил я. – Что случилось?

— Машина заглохла, — ответил он. – И там, внизу, каким-то парням явно не нравилось, что я сижу в машине, вот я и пошел вас искать.

Баттерс остановился – точнее, попытался остановиться. Мыш радостно фыркнул и потащил его ко мне. Я наклонился и почесал его за ушами.

— Привет, Мыш. Шила, это мой пес, Мыш. А это Уолдо Баттерс, мой друг.

Баттерс вздрогнул и принялся оглядываться по сторонам.

— Чего?

Я нахмурился и осторожно коснулся его руки.

— Баттерс? С вами все в порядке?

Он чуть дернулся при моем прикосновении, потом осторожно, словно вслепую, похлопал мою руку.

— Гарри? — неуверенно спросил он. — У вас нет фонаря?

Я удивленно задрал брови, но все же поднял пентаграмму и усилием воли засветил ее.

— Вот, — произнес я. — Шила, надеюсь, вы не против того, что я пригласил их зайти?

Баттерс снова выпучил глаза на меня, потом огляделся по сторонам.

— Гарри? — спросил он.

— Ну?

— Э... с кем это вы разговариваете?

Мгновение я молча смотрел на него.

Потом несколько разрозненных деталей мозаики, щелкнув, соединились у меня в мозгу, а душа ушла в пятки, больно ударившись об пол.

Я крепко зажмурился и снова открыл глаза, включив Внутреннее Зрение. И посмотрел на Шилу.

От маленькой, уютной квартирки не осталось и следа — ее словно смыло как слой старой краски. На ее месте я увидел ободранные, голые стены, погнутый оцинкованный каркас в местах, где стояли раньше гипсокартонные перегородки. На полу валялись мотки старой проводки, ржавые трубы и прочий строительный хлам, который еще не вынесли на свалку. Квартиру подготовили к капитальному ремонту, который еще не начался. Единственное окно, которое я разглядел в темноте, было разбито. Ударил раскат грома, и звук этот звучал совсем иначе, нежели минуту назад. Шум дождя тоже усилился на пару единиц, отдаваясь эхом в пустой, полуразрушенной квартире.

Я обратил Взгляд на Шилу, и она совсем не изменилась под ним — разве что вокруг нее разлилось слабое, едва заметное сияние. Это означало, что либо природа ее нематериальна, либо она вообще представляет собой иллюзию — что угодно, только не физическую реальность. Впрочем, нет, не иллюзию: в этом случае она должна была бы исчезнуть, как сделала это обстановка квартиры.

Я убрал Зрение. Мой желудок, казалось, жил собственной, отдельной от меня жизнью, во рту царила мерзкая горечь.

— Шила, — тихо произнес я. — Блин-тарарам, это ведь что угодно, только не ваше настоящее имя. Так ведь, Ласкиэль?

— Точное попадание, — так же тихо согласилась Шила.

— Гарри? — прошептал Баттерс, широко раскрыв глаза. — С кем вы разговариваете?

— Заткнитесь на минуту, Баттерс, — прорычал я, не отрывая от нее взгляда. Она отвечала мне спокойным, невозмутимым взглядом в упор.

— Вот, значит, о чем говорил Билли. И у Бока вид сделался очень уж странный, когда я говорил с вами у него в лавке. И ни с кем из других вы ведь не разговаривали. И не открыли сами ни одной двери. Да и книгу, которую я искал, с полки сняли не вы, — я покосился на ладонь — от номера, написанного несмываемым маркером, не осталось и следа. — Иллюзии, — произнес я.

— Да, — невозмутимо подтвердила она. — Некоторые касались только внешности, другие — самого присутствия.

— Зачем?

— Чтобы помочь тебе, — ответила она. — Я же говорила, что не могу устанавливать прямого контакта с твоим бодрствующим сознанием. Для этого я и создала Шилу, — она ткнула себя пальцем в грудь. — Я хотела помочь тебе, но не могла сделать этого прямо. Поэтому я попыталась сделать это вот так.

— Значит, ты лгала мне, — сказал я.

Она обиженно надула губы.

— У меня практически не было выбора.

— Но зачем тогда другой контакт со мной? — с горечью произнес я. — Я использовал Адский Огонь, а ты явилась мне во сне?

— Если ты забыл, это случилось уже после твоего знакомства с Шилой, — возразила она.

— Но ведь Шила больше не нужна тебе.

— Нет, — согласилась она. — Не нужна. Но я вдруг обнаружила, что... — она пожала плечами. — Что мне нравится быть Шилой. Что мне нравится общаться с тобой как человек с человеком. Без взаимных подозрений, без страха. Я знаю, ты понимаешь, на что это похоже. С тобой такое достаточно часто случалось.

— Но странно, — заметил я. — Я ведь никогда не прикидывался никем другим, чтобы заслужить чьего-либо доверия.

— Ты ощущал свою чужеродность меньше двух десятков лет, хозяин мой. Я жила с ней тысячелетие.

— Правда? И давно ли ты задумала водить меня за веревочки?

Ее мягкие губы сжались в жесткую линию.

— Я собиралась сказать тебе это, когда ты покончишь с ночными делами. Если, конечно, ты останешься жив.

— Еще бы не собиралась, — буркнул я.

— Я же говорила: я не хотела, чтобы это мешало тебе сосредоточиться.

Я горько усмехнулся.

— И с чего бы мне этому верить?

— Потому, что твоя смерть означала бы и смерть этой части меня, она снова ткнула себя пальцем в грудь. — Мысленная тень Ласкиэли не пережила бы твоей смерти, а истинная Ласкиэль, то есть, я осталась бы замурованной неизвестно как долго. Ты ведь не представляешь себе, каково это — оказаться замурованной, лишенной звуков, зрения и других чувств, в ожидании кого-то, кто вытащит тебя из небытия.

Я посмотрел на нее в упор.

— Я тебе не верю.

— Тебе и не надо, хозяин мой, — она чуть поклонилась мне. — Но от этого то, что я говорю, не становится менее правдивым.

— Ты меня целовала, — буркнул я.

Шила-Ласкиэль закатила глаза и одарила меня почти игривой улыбкой.

— Я ведь не лгала, когда говорила, что очень давно не была близка с кем-либо. Мне это просто нравилось, хозяин мой. И, подозреваю, тебе тоже.