Артем Тихомиров - Комната, которой нет

– Я читаю твои мысли.

Его эрекция не целиком, но опала. Людмила сунула руку ему в брюки и исправила положение. Федор чуть не застонал, мысли путались, их благополучно выдавливала животная похоть.

Она читает его мысли.

Федор почувствовал гул крови у себя в голове, глазные яблоки стремились вылезти из орбит. Он тяжело вздохнул.

– А ведь ты хорошо сделал.

– Что?

– Воскресил меня…

– Как это?

Людмила распахнула халат на груди.

– Какая разница. Я еще не совсем заплесневела. Я кое-что еще могу. И хочу.

– Я ничего про это не…

Она стиснула его пенис горячими пальчиками, потом поднялась, чтобы заняться пловом. Федор тяжело дышал, обливаясь потом, но был готов наброситься на нее немедленно, сорвать одежду, опрокинуть на пол, придавить.

Людмила права во всем. Читает она мысли или нет, но, видимо, в его взгляде было чересчур много неприязни и злости, которые трудно не заметить. Кого за это винить?

Сомневаться не приходится, оба они виноваты. И все-таки Федор понимал, что его груз вины гораздо больший – даже учитывая, чем Людмила занимается ночами, когда она почти теряет свой нормальный облик. Ее связь с прошлым приобретает материальные очертания, и в ближайшее время это может вызвать катастрофу, должно вызвать.

Сейчас, возможно, это их последний шанс почувствовать друг друга как раньше, насладиться близостью, вспомнить.

Воскреснуть.

Точное слово.

Людмила поглядела на него из-за плеча. И опять будто видела его насквозь.

– Ты потерпишь? Сначала поужинаем. Хочешь растянуть удовольствие, да?

– Да.

– Слушаю и повинуюсь, господин.

Они ужинали, глядя друг на друга, и Федор чувствовал, как его бедра подрагивают от нетерпения. Кровь летела по жилам, словно он молод и его здоровью ничего не угрожает, а курево и выпивка еще не перешли в разряд губительных привычек. Под халатом жены он различал грудь, не такую совершенную, как раньше, однако эта новая форма казалась ему не менее привлекательной. Это была плоть. Именно плоти ему сейчас и хотелось. Федор не мог думать ни о чем другом, кроме секса. Он ел медленно, подчиняясь невысказанному пожеланию Людмилы, но все в нем клокотало. На его взгляд, вкуса у пищи почти не было.

Они ни о чем не говорили, не испытывая в этом необходимости. Просто угадывали мысли и чувства друг друга. Между ними установилась тесная эмоциональная связь, и Федору казалось, что он совершает путешествие во времени. Много лет назад они сидели вот так же за столом, ели и молча вели беседу, осознавая себя единым целым, прочно спаянными половинками. Ты хочешь? Я хочу! Имей терпение – и получишь награду. Я буду.

Такова была их прошлая жизнь, пронизанная стремление наслаждаться сексом, ловить каждый момент близости и ценить его. Любовь в их интерпретации. Может, не целиком, но сейчас она вернулась к ним, сломав искусственные границы, возводимые годами и возрастающим непониманием. И страхом от сделанного когда-то. Федор понимал, что корни их беды гораздо глубже, но имел ли он возможность докопаться до правды? Была ли у него смелость во всем признать самому себе? Эти горькие мысли вторгались в его сознание, пробуя вытеснить такие яркие и осязаемые сексуальные образы, и Федор вел борьбу с самим собой, будто измотанный боксер, входящий в последний отчаянный клинч с противником. Он гнал тьму из своего сердца, желая чувствовать только запах плоти. На его глазах Людмила преображалась. Изменения отчасти пугали Федора. И возбуждали. Сам он будто скидывал наросшую за двадцать лет оболочку из старой кожи. Омолаживался, обнажался. Сколько в этом эксгибиционизме было муки и наслаждения, могла понять только жена. За это Федор был спокоен: по ее глазам он догадывался обо всем.

В молодости они занимались сексом по нескольку раз в день, и не в состоянии были остановиться. Рождение Ольги особенно не изменило картину. Людмила быстро оправилась от родов, и стала еще более жадной до плотской любви. В перерывах между кормлениями, укладыванием и сменой пеленок они уединялись и наверстывали упущенное. Могли уединиться в туалете, в ванной, на полу в коридоре, даже на балконе, неважно. Один раз Людмила предложила Федору «оттрахать» ее во время кормления дочери, и они занимались любовью в то время, как младенец сосал материнскую грудь.

Так продолжалось до того третьего дня рождения Ольги. С тех пор Федор и Людмила уединялись лишь в спальне, боясь, что ребенок сумеет распознать их действия, если заметит, в правильном ключе. Безумие первых лет спало. Секс был не таким уж частым с тех пор, но по-прежнему жадным и ярким.

Но, разумеется, ничего не бывает вечным. Их жизнь катилась своим непредсказуемым путем. Бизнес стал отнимать много времени в последующие годы, и Федор отдалился от жены. Было много чего другого, о чем неприятно вспоминать, и сейчас он смотрел на жену и испытывал нечто сродни шоку. На короткое время все вернулось. Вернулась ее власть над ним. Зов ее тела.

Людмила все угадывала по его лицу. Может, фраза про чтение мыслей совсем не метафора? Федор встал и достал из холодильника бутылку белого вина, еле начатую. Предложил выпить, молча налил им обоим. Жена подняла бокал, они чокнулись. В горле мгновенно пересохло, Федора передернуло, но было хорошо, по телу прошла горячая волна. Судя по довольному выражению, Людмиле по-прежнему нравилось сухое белое.

Они тянули время, как могли, их прелюдия была как никогда длинной, сладостно-мучительной. Федору казалось, что он сойдет с ума.

Его выход из дремоты был сродни падению. Толчок и удар. Он открыл глаза, уставившись в темноту с колотящимся сердцем, и через минуту уже стал различать предметы мебели, запахи, улавливать движение.

Все повторялось. То же самое, что и вчера. Полная идентичность событий и знакомое чувство, будто он по-прежнему находится где-то в стране сновидений и отбивается от наступающих со всех сторон кошмаров. Характерная путаница мыслей и страх.

Вчера в это же время Федор проснулся и почувствовал какое-то движение у себя за спиной, на жениной половине постели. Толчки, всхлипы, тяжелое дыхание. Ничего удивительного, на первый взгляд, не было, Людмила имела привычку постоянно ворочаться и стонать во сне. Этим она, бывало, будила мужа несколько раз за ночь.

Федор не придал этому большого значения и собирался заснуть опять, но, пролежав несколько минут с закрытыми глазами, понял, что Людмила успокаиваться не хочет. Толчки стали более энергичными.

Лежа в неподвижности, Федор вдруг ощутил дикий страх. Он и представить себе не мог, что там происходит. Обернувшись, он увидел, что на груди его жены сидит какое-то существо, расположилось на корточках, голое, и раскачивается, просунув руку между ног. Людмила, сбросив подушку, запрокинула голову и дышит через рот. На ней не было ночной рубашки, ноги раскинуты.