Люциус Шепард - Золотая кровь

Он очнулся, услышав какой-то сдавленный стон, звуки возни сзади, потом, кажется, что-то поволокли по земле. Где-то лязгнуло, что-то тяжелое глухо упало и как будто покатилось вниз.

Бехайм дернулся в тревоге, хотел обернуться – и ударился головой о стенку трубы. На миг боль ослепила его.

– Жизель! – позвал он, схватившись за висок.

– Так вот как зовут даму, – сказал Влад. – Хорошее имя.

– Жизель, ты где?

– Уже не в твоих лапах, упырь.

Голос Влада доносился с порядочного расстояния – значит, провожатый успел вырваться вперед.

– Что ты с ней сделал?

– Тебя это больше не касается, – ответил Влад. От его дурашливости и следа не осталось. – Теперь тебе лучше о своей душе подумать. Если она у тебя есть.

Бехайм сдержал порыв стремительно броситься вперед, он понимал: этот бродяга не осмелился бы так дерзить, если бы у него не были припасены какие-то серьезные средства защиты. Он тихонько двинулся на голос и, несмотря на растущее беспокойство, попробовал усмехнуться.

– А как насчет твоей души, а, Влад? Что с ней станет, когда я с тобой разделаюсь?

– У тебя нет надо мной власти. Ты мертвец. Мертвечина. Наубивался – теперь сам готовься.

– Ах, «мертвечина»? – Бехайм, крадучись, сделал еще шаг, стараясь в полной темноте рассмотреть Влада. – Когда-то ты сам мечтал ею стать, разве нет? Может быть, и сейчас еще таишь это желание. Может, до сих пор хочешь посвящения.

Ближе, еще один сантиметр, еще.

– Верно, – сказал Влад. – Было время, я жаждал власти и бессмертия, да вот испугался и сбежал со службы. Но страх меня многому научил: если я что и потерял, зато и приобрел не меньше – снова стал человеком.

– Да что ты говоришь? Чего же ты тогда остаешься в замке Банат, почему бы тебе не вернуться в мир людей?

– Здешняя жизнь отравила меня. Мне уже не суждено вернуться туда, где я родился. Зато я могу убить тебя, упырь. Самый будет что ни на есть человеческий поступок, согласен?

– Вместо меня придут другие. Они истребят вас всех.

– Вы уже ведете на нас охоту. Так что страшнее не будет. И gотом, вряд ли когда-нибудь на нас устроят большую облаву. Для ваших эти места опасны. Нас выгнать из нор не так-то просто. Да и, скорее всего, Патриарх не хочет, чтобы мы исчезали. Ему от нас вреда нет, может, ему как раз на руку держать наш народец, чтоб попугать своих подданных, когда надо. Побьюсь об заклад, он уже все хорошенько обдумал и решил оставить все как есть. Он любит подшутить, а мы ему в этом подмога. Так или иначе, если твои братья явятся за тебя отомстить, я и их постараюсь укокошить. Хоть немного грехи заглажу, а то наделал всякого, когда у вас, злодеев, служил.

По голосу Влада Бехайм определил, что тот находится от него метрах в двух, не больше. Он собрался, приготовился к прыжку, но не успел пошевелиться, как Влад сказал:

– Подумай над этим, когда будешь подыхать, вампир. Сегодня я отведаю с твоей прекрасной дамой всех удовольствий, что доставались тебе. А может, и побольше.

Опять что-то лязгнуло, и снова раздался глухой удар. Бехайм рванулся вперед – и налетел на какое-то препятствие. Путь ему преграждала брошенная сверху каменная плита. Он навалился на нее изо всех сил – тщетно. Он бросился обратно, зная, что наткнется на преграду и с той стороны, и все же не оставляя надежды. Сердце его сковал ужас: он в ловушке; мысли скорчились в пожаре смятения.

Предчувствие не обмануло: здесь он тоже уперся во что-то твердое.

Он попал в западню – почти как фоб, может быть, чуть больше, оказался замурованным в многотонном каменном массиве.

На секунду у него сперло дыхание. Он втянул в себя застойный воздух, пропитавшийся мраком и разложением. Ему было слышно, как бешено колотится его сердце, он чувствовал, как оно разбухает в груди. И тут у него вырвался вопль, и он стал бить по стенам – кулаками, ногами. Его охватил звериный страх, и неизвестно, сколько продолжался бы его приступ отчаяния, но вдруг – прошла всего минута или чуть меньше – дно трубы прямо под ним провалилось, словно отворился люк, и он, ногами вперед, скользнул в ответвление трубы и под крутым углом полетел вниз, хватаясь за скользкий, сырой камень, пытаясь найти трещину, выступ, хоть что-нибудь, чтобы замедлить свое падение, ударяясь головой так, что искры сыпались из глаз. Внезапно стены исчезли; он с криком, молотя руками по воздуху, несся вниз. Но продолжалось это недолго. Секунды две, не больше. Он приземлился навзничь, боль от удара пронзила все тело, и он лишился сознания.

Наконец, еще не совсем придя в себя, не в состоянии пошевелиться от боли, он открыл глаза. Что-то легко касалось его щеки. Ему предстала совершенно невероятная картина. В вышине распростерлась какая-то испачканная, болезненно-бледная синева, словно это был неумело покрашенный потолок, тут и там испещренный то белыми завитушками, то темно-зелеными мазками. На нем была намалевана какая-то ярко-желтая, багрянистая масса, все это расплывалось и было подернуто мутью, как будто он смотрел сквозь воду. Над ним проносились какие-то вздохи. Похоже на ветер. То, что щекотало ему щеку, как перышко, притронулось к его губам, и он схватил докучливое непонятно что, поднес к глазам: тоненькое, изогнутое, коричневато-зеленое. Гладкое, на ощупь прохладное. Что же это? Он прищурился, пытаясь вернуть себе зрение полностью. Кажется, что-то стало четче вырисовываться из зеленых пятен над головой. Сосновые иголки? Да нет, не может быть. Преодолевая боль, борясь с головокружением, он сел. Опустил голову, закрыл глаза, пробуя хоть что-нибудь понять. Думалось с трудом. Мелькали примитивные, детские мысли. Тут болит, там болит. Что это у меня на руке? Грязь? Что же делать дальше? Искать Жизель? Идти в Патриаршие палаты? И где вообще он находится – как он может надеяться кого-то или что-то найти? Он снова открыл глаза и с облегчением обнаружил, что снова все видит. Брюки были порваны, на коленях содрана кожа. Кругом трава, былинки – пожухшие, зимние. Еще одна крупица абсурда – откуда в замке Банат трава? Его начали одолевать тревожные мысли, и тут он взглянул вверх – и увидел не что иное, как солнце.

Это было не то солнце, что он помнил с юных лет: милый, теплый, золотисто-белый, лучистый кружок. Сейчас же на него смотрело с неба что-то огромное. Чудовищное. Искривленный желтый шар с лиловатой короной, поверхность которого была усеяна накаленными добела завитками и кипела муторным огнем. Он не сразу понял, что это, а лишь подумал, как похожа эта нелепая сфера на луну, увиденную им глазами убийцы наверху башни. Но и когда до него дошло, что это, должно быть, солнце, что зеленые кляксы – это ветки сосен, голубой потолок – небо и что вокруг не каменные стены, а горы, прохладный воздух, свет, даже тогда он никак не мог поверить своим ощущениям. Ведь солнечный свет должен его сжечь, превратить его кости в угли. А может быть, оно в этот самый миг убивает его, может быть, он просто не чувствует боли? Наверное, он уже не способен ничего чувствовать, он уже по ту сторону.