Жан Рэ - Точная Формула Кошмара

Таксидермист сидел не шелохнувшись, с выпученными глазами, разинув рот в отчаянном беззвучном призыве на помощь.

Чудовищный карлик уже приближался к Филарету, как вдруг, рассекая воздух, на него обрушилась чья-то гигантская рука.

Послышался тошнотворный звук раздавленного яйца, и большое багровое пятно лучистой звездой расползлось по белоснежной материи.

Грозная карающая десница вернулась в вечный сумрак — складки на одеянии Элеоноры Кормелон.

На Самбюка напал приступ судорожного смеха, от которого скорчило его поношенное тельце, и пена выступила у рта.

— Отличный удар! — просипел он сквозь икоту.

— Заставьте его замолчать, Грибуан! — прогремел приказ.

И Розалия Кормелон повелительно простерла руку, огромную и грозную, как у ее старшей сестры.

Древообразный силуэт Грибуана отделился от стены.

Я видел, как он нагнулся, открыл рот, и его дыхание огненной струей обрушилось на тщедушную скрюченную фигурку доктора… а после — только кучка пепла причудливой формы дымилась на кожаном сиденье.

Я заорал что было сил.

— Сон, кошмар… ради Бога, разбудите меня!

Фантасмагорический вихрь закружил все вокруг; фигуры валились друг на друга, их очертания растекались. Три дамы Кормелон, спеленутые в единую компактную массу, катились, подскакивая, мимо — огромный шар черного тумана, в котором кишело что-то неразличимое, но ужасное. Несколько мгновений я видел умоляющее выражение на мертвенно-бледном лице кузена Филарета, затем на месте умиротворенно дремлющей тети Сильвии вынырнула светящаяся физиономия Грибуана.

Кто-то схватил меня за волосы и сильно потянул назад.

Когда я вновь обрел способность воспринимать окружающее, мы с кузеном Филаретом бежали по большому вестибюлю.

— Быстрей, быстрей, — на бегу руководил он, отдуваясь, — к лавке… Там мы еще продержимся.

— Что же такое происходит? — взмолился я. — О, кузен, заверьте меня, ведь это просто дурной сон?

— Один Бог знает, — простонал он, распахивая дверь старой лавчонки.

Такой светлый покой царил здесь, что я ощутил себя в чудесной гавани после ужаснейшей бури; чудным огнем горел газовый рожок, а на прилавке очень самодовольно восседал Лампернисс и с добродушной миной созерцал наше вторжение.

— Дружище Лампернисс, — обратился к нему Филарет, — нам придется принять бой, боюсь, весьма неравный.

Последовал короткий и невразумительный диалог между ними.

— Ты не из их числа, Филарет, и над тобой все еще тяготеет тень Кассава!

— Зато ты из их числа!

— Увы!… И все же моя участь плачевна!

— Я спасу тебя, Лампернисс!

— Не тебе, бедняга Филарет, противиться року, восседающему на гранитном троне времени!

— Ко мне!…

— Кого ты зовешь? Этих? Ты же сам знаешь, они не стоят и дуновения ветерка в кронах деревьев.

Палец Лампернисса указывал в самый темный угол подсобки.

Там недвижно сидели трое.

Один грустно улыбался мне, другой стыдливо избегал моего взгляда, а третий был инертнее камня — и дикий ужас снова объял меня.

Я узнал Матиаса Кроока, дядю Диделоо и бесформенного Чиика.

Лампернисс пронзительно засмеялся.

— Посмотри-ка на них, мой молодой господин… Подумать только, что Филарет вообразил себя богом, отбирая их у смерти… Смотри!

Он набрал воздуха и дунул на новоявленных Лазарей.

И тотчас они ожили причудливой жизнью: переваливаясь и падая друг на друга, покачиваясь, сталкиваясь, как воздушные шары, они внезапно поднялись к потолку и остановились.

— Пустые шкуры! Пузыри, которые можно надуть, — знаешь, как дуют в раковину? Бедный, бедный Филарет!

Из большого дома раздался ошеломляющий рев, и я рухнул наземь ничком.

Лампернисс скорбно вскрикнул.

— Вот они, с ними мы не можем бороться. Если только…

Мощный удар сорвал с петель двери, и сквозь проем я увидел в сумраке холла трех устрашающих монстров из притона мамаши Груль.

Шесть пламенем налитых глаз, шесть драконьих крыльев и сталью сверкающие когти готовы были к сатанинской расправе над нами.

Но чудовища не пересекли порог. Мощный голос, показавшийся мне знакомым, сотряс пространство:

— Рождество! Рождество! Христос воскрес! Вдалеке раздалось торжественное песнопение многих голосов, и я отважился приподнять разбитое лицо с каменных плит пола.

Я смотрел не на отвратительные исчадия тьмы, а в окно, выходящее в сад, — стройное пение доносилось оттуда.

На белом фоне проступали прямоугольники золотистого света — сквозь заснеженные ветви деревьев виднелось строение монастыря, чьи незастекленные окна вдруг ослепительно засверкали.

Лампернисс закрыл лицо руками и разрыдался.

— Барбускины! — стонал он.

Трудно сказать, что преобладало в его стонах — радость или страдание. Я продолжал наблюдать за происходящим — грандиозным и грозным зрелищем.

Сад заполнился людьми, в которых я узнал монахов, — высокие силуэты в рясах из грубой ткани и апостольниках.

Сомкнутыми рядами, мерной величавой поступью продвигались они вперед, воздев к потемневшему небу кресты черного дерева.

Неторопливое шествие приближалось к дому, и от священных песнопений деревья содрогались, будто от порывов ветра.

— Рождество! Рождество!

И вновь раздался властный голос:

— Дорогу Богу истинному! Прочь, призраки ада!

Мимо окна проходили первые ряды, сквозь прорези куколей горели глаза, воспаленные жаром святого рвения.

— Барбускины! — еще раз пробормотал Лампернисс.

И тоже упал ничком.

В этот миг я ощутил себя как бы невесомым — я воспарил над миром земным и руками раздвигал легчайшую облачную кисею.

Где-то в глубине этого немыслимого измерения пронеслись громадные безобразные формы, мертвые, точно гонимые бурей остовы покинутых кораблей.

Я кого-то звал, не знаю кого, и на короткое мгновение мне явился лик аббата Дуседама: он улыбался и плакал, пока не исчез.

«Это просто дурной сон!», говорил мне рассудок, но его слабый голос замолк и не повторил более слов утешения.

Я сидел в мрачной кухне с погасшим очагом; трепещущий огонек свечи заставлял тени совершать неожиданные прыжки — из угла в угол.

Не знаю, как сюда попал, во всяком случае, уже будучи здесь, как говорится, я пришел в себя.

И долго призывал кого-нибудь из тех, кто жил со мной под этой проклятой кровлей, — никто не ответил.

Я остался в Мальпертюи один. ОДИН!

Необъяснимый прилив отваги подвиг меня на поиски в ночном ужасе инфернального дома.

Нелепые оболочки Матиаса, дяди Диделоо и бесформенного Чиика больше не висели под потолком в пустой лавке.

Я добрался до привратницкой Грибуанов.

Никого.

Повсюду искал Лампернисса — тщетно.

Опустела комната кузена Филарета, обезлюдели апартаменты дам Кормелон, заброшены помещения, отведенные дяде Диделоо и его семейству.