Жан Рэ - Точная Формула Кошмара

Наконец медленно, очень медленно смертельные чары начали ослабевать, в пылающих глазах угасла завораживающая ярость, и я увидел в них слезы, подобные крупным каплям лунного света.

Я добрался до двери и бежал из этого склепа.

За статую бога Терма мне удалось выручить состояние… да, целое состояние.

Четверти премии хватило, чтобы выкупить пергаменты, инкунабулы и псалтири, похищенные у досточтимых Белых Отцов.

Завтра я отошлю им все их добро и попрошу молиться… не только за меня.

А воспоминание останется со мной до конца.

Воспоминаний меня никто не лишит.

Обреченные редко заботятся о красоте слога: подводя итог своей жизни, они силятся говорить сжато и точно.

Умирающий Баллистер лежал в рубке рыболовного судна «Норд-Капер» из Гремсби.

Жизнь уходила пурпурными своими путями, и мы напрасно старались их перекрыть. Лихорадки у Баллистера не было, голос звучал ровно. Видел ли он бинты и таз с мутно-красной водой? Вряд ли: отрешенные глаза следили за картинами далекими и зловещими.

Рейнс, радист, записывал его слова.

Этот Рейнс посвящал все свободное время сочинению сказок и эссе для эфемерных литературных журналов и брошюр благотворительных обществ. Если вы когда-нибудь раскрывали серию «Патерностер Роу», вы наверняка натыкались на чепуху Арчибальда Рейнса.

Поэтому не удивляйтесь несколько стилизованной записи монолога смертельно раненного моряка. Это вина Рейнса — литератора никудышного, как вы понимаете. Одно я могу утверждать точно: все факты, изложенные Баллистером, были выслушаны четырьмя членами экипажа «Норд-Капера»: капитаном Бенджаменом Кормоном, его помощником Джоном Коперлендом, механиком Эфраимом Розом — вашим покорным слугой — и вышеупомянутым Арчибальдом Рейнсом.

Баллистер рассказывал:

— Я встретил школьного учителя в таверне «Лихие ребята». Там мы заключили сделку, там я получил инструкции.

Надо сказать, настоящие моряки не часто швартуются в «Лихих ребятах» — больше лодочники и разные бродяги. Обшарпанный фасад этой таверны отражается в воде ливерпульского арьердока, где постоянно торчит парочка баржей или одномачтовых суденышек.

Я внимательно рассматривал отлично вычерченный план маленькой шхуны. Потом сказал:

— Это почти яхта. Скорость, должно быть, приличная. Корма широкая, хорошо: при попутном ветре это обеспечит ловкий маневр.

— Есть еще вспомогательный мотор, — добавил школьный учитель.

Я поморщился, так как беспредельно любил море и признавал только парусную навигацию. Потом снова принялся рассматривать план.

— Так. Верфи Галетт и Галетт, Глазго, спуск на воду 1909 года. Что ж, оснастка продумана толково. Шести человек хватит за глаза. Эти шестьдесят тонн будут держаться на воде не хуже пакетбота.

Школьный учитель довольно улыбнулся и заказал выпивку.

— Только зачем вы убрали название «Ара»? Звучит приятно, да и птица красивая.

— Видите ли, — засмеялся он, — это вопрос деликатный. Долг благодарности, если хотите.

— Значит, шхуна теперь называется «Майенская псалтирь». Любопытно… Оригинально во всяком случае.

Алкоголь развязал учителю язык.

— Дело не в этом. Год назад умер мой двоюродный дед и оставил мне в наследство чемодан, битком набитый старыми книгами.

Я только присвистнул.

— Погодите! Я их перебирал без особой радости, как вдруг одна книга привлекла мое внимание. Это была инкунабула.

— Как вы сказали?

— Инкунабула, — повторил он и снисходительно пояснил. — Так называют книгу, изданную в первую эпоху книгопечатания. Я едва мог поверить глазам: на ней стояла сигнатура Фуста и Шеффера! Имена вам ничего не скажут, но представьте: это были компаньоны Гутенберга — изобретателя книгопечатания, а в руках я держал изданный в конце пятнадцатого века редчайший роскошный экземпляр знаменитой «Майенской псалтири».

Я попытался изобразить внимание на своей физиономии.

— Заметьте, Баллистер, — продолжал учитель, слегка прищурившись, — эта книжонка стоит целое состояние.

— Ну да! — я мгновенно насторожился.

— Солидную пачку фунтов стерлингов. Хватило на покупку «Ары» и с лихвой осталось для найма экипажа из шести человек, чтобы совершить задуманное мной плаванье. Вот почему я решил заново окрестить наше суденышко и дать ему столь редкое имя, непонятное морякам. Но вы-то теперь понимаете?

Еще бы не понять. Я только пробормотал пару слов насчет величия его души и рассудительно добавил:

— И все-таки логичней было бы окрестить шхуну именем бесценного дядюшки: потому как…

Он вдруг злобно расхохотался, чего я никак не ожидал от образованного человека. Затем деловито сдвинул брови:

— Вы поедете в Глазго. Вы проведете шхуну проливом Норт-Минч до мыса Рат.

— Опасно, я вам скажу.

— Я выбрал именно вас, Баллистер, так как вы знаете эти рифы.

Нельзя больше польстить моряку, нежели сказать, что он знает пролив Минч — гибельную бушующую горловину. Сердце мое возликовало.

— Что правда, то правда. Я-таки поободрал шкуру между Чикеном и Тимпан Хидом.

— К югу от мыса Рат вы найдете хорошо защищенную бухточку, известную лишь контрабандистам. Ее называют Биг-тоэ. На картах ее искать бесполезно.

Я воззрился на него с откровенным восхищением.

— Черт возьми! Такое знание вам может дорого обойтись. Вы будете вознаграждены вниманием таможенников да и парочкой ножевых ударов. На берегу попадаются застенчивые ребята.

Он небрежно махнул рукой.

— Я буду вас ждать в Биг-тоэ.

— А затем?

Он указал точно на запад.

— Н-да…а, — протянул я, — вот это дыра. Кругом ничего, кроме горбатых рифов. И ни дымка на горизонте, сколько ни пяль глаза.

— Вот и хорошо. Просто великолепно. Я понимающе подмигнул.

— Ну что ж. Это ваше частное дело. А я не люблю вмешиваться в частные дела, особенно если денежки вперед.

— Полагаю, вы заблуждаетесь насчет моих дел, Баллистер. Они имеют отношение, как бы вам объяснить… отношение к науке, но я хотел бы держать их в тайне от назойливых ученых, которым ничего не стоит присвоить чужое открытие. Ну и хватит об этом. Заплачу сколько потребуется, даже больше.

Мы занялись выпивкой. Молча. Я, признаться, был удивлен, что в такой заплесневелой хибаре для пресноводных недоносков, как эти «Лихие ребята», подают приличные напитки. Потом мы принялись беседовать насчет экипажа, но как-то невпопад.

— Я в морском деле ничего не смыслю, — заявил мой партнер, — так что на меня не рассчитывайте. Я школьный учитель и привык работать головой.

— Уважаю ученость. Не хочу хвастаться, но и сам в этом деле не промах. Школьный учитель. Отличная профессия.