Жан Рэ - Точная Формула Кошмара

— Спасибо. Вы гостеприимны.

Мистер Глесс провел гостя в жилую комнату. Это был мужчина средних лет, в очках, худой, бедно и опрятно одетый: с его черного пальто стекала дождевая вода. Мистер Глесс любезно предложил:

— Снимайте пальто и садитесь ближе к огню. Хорошо бы выпить чего-нибудь горячего, не так ли? Стакан грога, допустим, или пунша?

— О, благодарю… мне так неловко… видите ли, я не употребляю крепких напитков… чашку чаю, если позволите…

— Сахару побольше, я полагаю?

— О да!

Гость выпил чай с видимым удовольствием и даже причмокнул; потом, отставив чашку, решил представиться:

— Шейп. Служу в страховом обществе.

Весьма скромный служащий, судя по обтрепанному пиджаку и мятому, линялому галстуку.

— Погода отвратная, — вздохнул Дэвид. — На барометр лучше и не глядеть.

Мистер Шейп с удовольствием поддержал светскую беседу.

— Три дня назад, нет, пардон, четыре, было хорошо. Восхитительный, теплый вечер. Я любовался молодым месяцем, который взошел тут неподалеку за пустырем и блестел, как… как…

— Как свежеотточенный нож, — завершил сравнение Дэвид. — Вот этот, к примеру…

И он взял с буфета нож, предназначенный для болонской колбасы.

Щеки мистера Шейпа слегка порозовели.

— Верно. Очень хороший нож.

— Почему вы бросили тело Хэнка в канал? Мистер Шейп несколько смутился.

— Я предполагал, что его найдут два или три дня спустя, но одна нога запуталась в цепких прибрежных водорослях. Я… хм… не убиваю двух человек за одну ночь. Это принцип. Для меня нет ничего выше принципа, и даже мысль о возможном нарушении приводит меня в дрожь.

— Так вы меня видели?

— Да. Понимаете, если б я даже не убил старуху, то все равно бы вернулся домой, так как полиция приписала бы мне вашего юнца.

Мебель заскрипела, затрещала, пламя в печке-саламандре рванулось и загудело, высокая, причудливых очертаний тень восстала на стене.

— Скажите, — прошептал мистер Шейп, — вам не кажется, что…

— Возможно.

Мистер Глесс не счел нужным прямо отвечать на вопрос о таинственном присутствии. Он только повел плечами, словно желая освободиться от какой-то тяжести.

— Еще чашку чая?

Тень исчезла и пламя присмирело.

— Охотно, — оживился мистер Шейп, — чай великолепный. И позвольте один нескромный вопрос? Да? Рассчитываете ли вы… хм… хм… как бы это лучше сформулировать…

— Начать еще разок, хотите вы сказать? Продолжить — вот правильное слово, — улыбнулся Дэвид.

Мистер Шейп радостно закивал.

— Благодарю. Иногда, знаете ли, бывает трудно подыскать точное выражение.

— До сих пор я только старался отомстить за старые обиды, а их накопилось не очень много. Не так-то просто ответить. Новое дело, новые перспективы… Капельку рома? — прервал он неожиданно.

Глаза мистера Шейпа блеснули в запотевших очках.

— Пожалуй, — согласился он весьма сдержанно. — В конце концов, не всякое искушение от дьявола, не так ли? Выпью, но чуть-чуть, боюсь, как бы не напала икота.

Все обошлось благополучно и мистер Шейп снова оживился.

— Никогда… хм… не убивал из чувства мести, хотя причин находилось предостаточно. В школе меня били товарищи, потому что я был слаб и беззащитен. На работе коллеги обзывали меня «рогоносцем», хотя я никогда не был женат и ни с кем не флиртовал. Даже мальчишки-рассыльные норовили подложить мне булавку в кресло. Но я и не думал мстить за эти пустяки.

Он уселся поудобней и выпил еще глоток рома.

— Не могу припомнить, как и почему все началось. Вероятно, я решил себе доказать, убедить себя, что я вовсе не «рогоносец», не мишень для идиотских шуток молодых бездельников, но человек сильный и волевой, существо хладнокровное и жестокое, внушающее ужас… всем! И наконец-то не испытывать угрызений совести перед зеркалом, перед жалкой физиономией мямли, нытика и труса. И потом…

Он слегка наклонился, огляделся, словно опасаясь нескромных ушей, и прошептал:

— Это легко… Никогда бы не подумал… — хм… убивать так легко.

Молчание. Через минуту выскочила кукушка. Мистер Шейп поднялся и надел пальто.

— Мы почти соседи. Я живу на Молинсон Роуд возле кладбища. Заходите, буду счастлив вас видеть. У меня есть несколько прекрасных книг.

— Не обижайтесь… Этой ночью вы?… — понизив голос, спросил мистер Глесс.

Визитер энергично замотал головой.

— Нет, нет, уверяю вас.

Бакалейщик открыл входную дверь. Дождь кончился, ветер стих, небо усеяли звезды. Мистер Глесс мечтательно вздохнул.

— Как все непрочно в жизни. Ничего постоянного. Погода, к примеру. Я бы с удовольствием вас проводил.

— Был бы просто счастлив! — воскликнул мистер Шейп.

Они шли безлюдными улицами в желто-голубых лунных отражениях, радуясь некоторой общности вкусов. Оба предпочитали одни и те же деликатесы, любили играть в шашки и рассматривать иллюстрированные книги.

Дойдя до кладбищенской стены, мистер Шейп закашлялся, сунул руку в карман и предложил:

— Не хотите ли ментоловую пастилку?

— Охотно.

— Лучшее средство от кашля, — пояснил мистер Шейп.

И в ту же секунду специальный нож вонзился в его сердце.

Мистер Глесс нагнулся и пробурчал:

— Поглядим-ка на эту пастилку.

Ни пастилки, ни конфеты в кармане не было. Только стилет — хорошо заостренный, хорошо наточенный.

Артур Биллинг найден мертвым. Убит на верфи Рейлвей.

Марта Галлент — девица легкого поведения — найдена мертвой. Убита на Фентимен Роуд.

Маргарет Кокс — хористка — найдена мертвой на станции Бриклайерс.

Ларс Эссиг — матрос — найден мертвым в новых доках близ Шедуэлла.

Ирма Мур — цветочница — найдена на Хилл-стрит…

Трагический список продолжал расти. Газеты негодовали, полиция паниковала, люди боялись выходить вечером на улицу. В одном журнале появилась грустная карикатура, представляющая полицейских агентов и судей в тогах и париках, собравшихся у виселицы с небрежно болтающейся веревкой; палач, опираясь на столб, заложил руки в карманы и зевал. Подпись гласила: «безработные».

Но в начале осени кровавая серия неожиданно прекратилась.

Двадцать пятого сентября мистер Глесс выиграл две тысячи фунтов в благотворительной лотерее, устроенной герцогиней Стейнброк.

К нему вломились на следующую ночь и вскрыли сейф.

Мистера Глесса нашли в постели задушенным.

Мы жили в Гаме — портовом районе города Гента, — в большом старом доме: несмотря на родительское запрещение, я частенько, рискуя заблудиться, отправлялся исследовать мрачные, запыленные комнаты и запутанные коридоры.

Этот дом стоит и по сей день, пустой, покрытый паутиной забвения, ибо некому более в нем жить и его любить.