Виктор Точинов - Корабль-призрак

— Спасибо. Если встречу кого-нибудь из ваших правнуков — верну обязательно.

Старцев широко улыбнулся, пожал Леснику руку, пошагал в сторону готовой к спуску шлюпки.

Коллежский асессор Буланский попрощаться с коллегой из будущего не пожелал. Между ними в последние часы выросла невидимая ледяная стена отчуждения, причем исключительно по инициативе Богдана. Выросла после беседы, состоявшейся сразу после похорон.

Отведя Лесника подальше на ют, Буланский начал разговор без долгих вступлений, в довольно резком тоне:

— Известно ли вам, милостивый государь, что ваша, с позволения сказать, напарница, — не совсем человек? Вернее, совсем не человек?

На прямой вопрос последовал такой же прямой ответ:

— Да. Известно.

Буланский, казалось, слегка растерялся — впервые за время нынешнего знакомства с Лесником. Словно он готовился убеждать и приводить доказательства, а собеседник так вот взял и сразу согласился.

— Известно, — повторил Лесник, видя, что пауза затягивается. — Она служит тому же делу, что мы с вами. И служит, как вы могли убедиться, неплохо.

— Я не буду поминать идущую не от Бога, но от дьявола родословную не-людей, — заговорил наконец Буланский. — Сам не очень верю в эту гипотезу. Более того, хорошо понимаю, что со времен Ваньки Каина воров и убийц лучше всего ловят бывшие разбойники и душегубы… И что собаки-волкодавы просто давно прирученные волки, понимаю. Все так… Но должны же быть некие пределы, за которыми результат уже не оправдывает примененные для его достижения средства. И мне кажется, милостивый государь, что вы и ваши коллеги чересчур смело ступили за оные пределы.

Лесник с трудом сдерживал абсолютно неуместное желание: рассмеяться горьким, безрадостным смехом. И объяснить Буланскому, КОГО тот в свое время начнет использовать для достижения целей…

Богдан тяжело вздохнул.

— Думаю, бессмысленно осуждать людей, покамест — для меня — еще не родившихся. Надеюсь, мне дожить до вашего времени не доведется. Но помните одно, милостивый государь: прощенные душегубы зачастую берутся за старое. А псы иногда вспоминают про свою волкохищную природу.

Шлюпка растворилась в туманной ночи. Лесник уже потерял бы ее из виду — но красный всполох зажженного Буланским фальшфейера обозначал местоположение русских моряков.

Потом фальшфейер погас, но Леснику показалось, что в темноте вспыхнула другая красная точка — вполне возможно, топовый огонь миноноски…

А затем вновь наступил короткий миг черной пустоты, и туманная ночь сменилась днем, — тоже, впрочем, туманным.

Следующий час Лесник потратил на блуждание по самым дальним закоулкам корабля: громко звал шкипера Андерсона — дескать, можно выходить, все неприятности закончились. Отвечало лишь гулкое эхо. Или шкипер не поверил, или встреча с боевиками Азиди оказалась для него роковой.

Заглянул в кладовую при камбузе — добытые в первый визит туда мини-консервы в большой компании закончились быстро. Затем в медблок, разжился бутылочкой медицинского спирта и кое-чем еще… Царившие совсем недавно в операционной стерильная чистота и порядок оказались нарушены, именно здесь умирали матросы, подвернувшиеся под пули боевиков, и бедняга Пилипенко.

Диана вновь куда-то запропастилась. По крайней мере Лесник в своих поисках с ней нигде не встретился. Но если все пойдет, как он рассчитал, пути их очень скоро пересекутся…

Он поднялся на палубу. Посмотрел на последнюю оставшуюся «консервную банку», уныло висевшую на талях. Вид ее вызывал странное желание: спустить шлюпку на воду, спустить именно сейчас, не заглядывая в график, и поплыть куда глаза глядят, и оказаться в новом, незнакомом мире, и остаться там навсегда… И позабыть о проклятом эсминце.

Туман почти рассеялся. Волнение за бортом утихло — лишь легкая рябь, словно на поверхности пруда. Впервые Лесник видел такое спокойное море с борта «Тускароры». Казалось, оно зовет, искушает: спускай шлюпку, не сомневайся…

…Небольшая овальная дверь была заперта изнутри. Лесник догадывался, что так оно и окажется, и прихватил с собой лом с пожарного щита.

Грохот металла о металл разносился по мрачному безмолвию корабля. Запор не выдержал на двадцатом ударе, а может и на тридцатом, Лесник не считал… Искореженная дверь растворилась с мерзким визгом, за ней оказался трап, ведущий в отсек трюма, который он преднамеренно не посетил в своих поисках шкипера Андерсона.

Имелся туда и дальний, обходной путь, — но Лесник предпочел войти именно так: открыто и очень громко.

Войти он не успел.

— Куда это ты собрался, разреши полюбопытствовать? — Голос Дианы за спиной.

Он медленно обернулся. Лом валялся под ногами. В опущенной к бедру руке Лесник сжимал подарок капитан-лейтенанта Старцева.

— Ты ведь знаешь, куда… — сказал он негромко и устало. — И знаешь, зачем.

Ну вот он и наступил, момент истины.

— Отыскал все-таки… Надо было сразу швырнуть твою сумку в море, — сказала Диана так же устало. — Я очень надеялась, что ты решишь: именно туда она и отправилась…

— Вместо этого ты отправила за борт GPS и радиоприемник? Или просто припрятала? Сказав, что выпали при перестрелке боевиками Азиди? Старцев поверил, но я-то знаю, что ты ничего никогда не теряешь. И не забываешь. И ничего из твоих карманов не выпадает.

— Прекрати, — поморщилась Диана. — Ты первым начал двойную игру. Думаешь, я не заглянула в отсек, где ты старательно ломал аппаратуру, делая вид, что чинишь?

Лесник пропустил упрек мимо ушей. Сказал утвердительно:

— А избавилась от электронных игрушек ты лишь для того, чтобы мы с тобой проскочили свой год, но не оставили Буланского наедине с «Тускаророй»…

— Ты не хуже меня знаешь, как он опасен. Пришлось сохранить ему жизнь, учитывая его роль в становлении Конторы. Пришлось не тронуть его самой и даже спасти от немцев. Но ни малейших шансов оседлать машину времени он не должен был получить. И не получил.

Повисла пауза.

Затем Диана кивнула на револьвер.

— Собираешься меня застрелить, чтобы добраться до своей любимой взрывчатки?

— Если добровольно наденешь наручники и позволишь запереть себя в помещении без иллюминаторов, обещаю сдать тебя в две тысячи шестом датской полиции, — мрачно пошутил Лесник. — Говорят, судьи у них — образец гуманизма.

— Смешно. По обвинению в расстреле мирного нацистского шнелльбота? Боюсь, срок давности к две тысячи шестому уже истечет.

— Был бы человек, статья найдется… По обвинению в убийстве юнги Торстена, например.

— Не глупи. Юнгу прикончил Зигфрид, и ты это знаешь.

— Да, он очень помог твоему спектаклю, напав с трубой на шкипера. И все бы прошло как по нотам, если бы не одна малость…