Джон Ширли - Демоны

Я знал Шеппарда со времени последней конференции «Духовность и экономика», организатором которой он являлся, – он нанял меня сделать ему постер, «который бы отражал соответствующий образный ряд», и заплатил трижды за три сделанных мною варианта, каждый из которых был более неопределенным и расплывчатым, чем предыдущий. И при каждой встрече, посвященной обсуждению дизайна постера, он заводил разговор о Пейменце. «Я знаю, что вы его близкий друг. Что он поделывает? А его дочь? Как она?» Эти вопросы всегда казались мне несколько поп sequitur [3] . Теперь, узнав меня, он приветливо кивнул.

– Айра. Как вы поживаете?

– Доктор Шеппард, – сказал Пейменц прежде, чем я успел ответить, – спасибо, что заскочили; у меня гости, как видите…

Голова Шеппарда повернулась на плечах, как орудийная башня, перенося его взгляд с меня на Пейменца.

– Разумеется. Прошу прощения, что обременил вас своим присутствием; определенные вопросы обладают, может быть, некоторой срочностью. Впрочем, может быть, и нет. Я лишь хотел заронить зерно идеи, если можно так выразиться, что даже если конференция, посвященная духовной философии и экономике, по какой-либо причине не состоится на этих выходных, я все же хочу оставаться на связи – на очень близкой связи. Прошу вас, не стесняйтесь, звоните, когда захотите. – И, вручив Пейменцу свою визитку, он тронулся по направлению к двери. Меня удивило, что он двигался не так, словно катился на колесиках: он шел, как шел бы любой другой человек его размеров. Нормальная походка казалась странной в применении к нему. – Как я и обещал, я еще раз поговорю с правлением насчет вопроса о вашем жилье. Аи revoir! [4]– Он открыл дверь и вышел, почти беззвучно закрыв ее за собой – плавно, как дым, выходящий из трубы.

Пейменц раздраженно швырнул его карточку на журнальный столик, заваленный другими карточками, нераспечатанными письмами, счетами.

– Что за нахальство – всегда появляться вот так, неожиданно… словно у него совсем нет расписания… и он постоянно твердит, что его конференция может не состояться, когда нет никаких причин для этого… Я никогда бы не согласился участвовать в этой его вылизанной дочиста и при этом все равно какой-то грязной конференции, если бы он не пообещал заплатить мне… Но он ведь очень хорошо знает, как мне нужны деньги.

Надеясь, что Пейменц помнит о том, что сам пригласил меня на кофе, я осмотрелся, ища, куда бы повесить кожаную куртку. Но разумеется, места для нее не было нигде. Стенной шкаф был полностью забит одеждой, которую никто не носил, и всяким хламом. Другие комнаты этого двадцатиэтажного высотного здания были в минималистско-модерновом стиле, без всяких излишеств – попытка соответствовать утилитарной, полной воздуха изгибчивой манере, позаимствованной архитекторами у И. М. Пея или Фрэнка Ллойда Райта [5]. Впрочем, Пейменц завесил стены этнически разнородной коллекцией гобеленов и ковров – персидских, китайских и юго-западных моделей от Сирса [6]. Еще он собирал старые лавовые лампы [7], и несмотря на то что у него отключили электричество, шесть ламп преспокойно продолжали работать, будучи небрежно прикручены к автомобильным аккумуляторам, с мотками изоленты вокруг наполовину обнаженных контактов. Лампы стояли на аккумуляторах, на столах, на каминных полках, их пластичные примитивные краски вспухали и опадали, беспрестанно меняя форму. (Говорили, что на прошлой неделе члены совета SFSU по кадровым вопросам, после заседания придя в полном составе на университетскую парковку, обнаружили свои машины загадочным образом обездвиженными.)

Еще полдюжины лавовых ламп были сломаны и использовались для того, чтобы предотвратить падение с полок сотен книг, которые занимали большую часть пространства, не заполненного гобеленами. Кроме лавовых ламп, здесь горели еще две свечи и тусклая аккумуляторная лампочка.

Коты бросились от меня врассыпную, прячась за стулья и забираясь на изодранные столбы для лазанья. Котов было четверо – нет, пятеро: они взяли еще одного.

В длинной лопатообразной черной с проседью бороде Пейменца виднелись оставшиеся от завтрака крошки тоста; его глаза, серые, с красными веками, занавешенные кустистыми бровями, остановились на мне лишь на какую-то долю секунды, когда он сказал:

– Этим утром было много предзнаменований, Айра. Не хочешь взглянуть?

– Вы же знаете, что я думаю о средневековых техниках, особенно о тех, в которых задействуются разлагающиеся кишки, – сказал я, высматривая Мелиссу. Я поклонник мистики и метафизики – прежде я был художественным редактором ныне усопшего издания «Видения: Журнал Духовной Жизни», – но мой интерес не простирался настолько, чтобы находить удовольствие в разглядывании гниющих внутренностей.

– Это свежий свиной пузырь, – сказал он. – Я больше не пользуюсь этой дрянью. Мелисса взяла с меня слово. Думаю, здесь и без того достаточно мерзко пахнет.

Пахло не то чтобы мерзко, но все же отчетливо: трубочным табаком, и кошачьим туалетом, и насыщенными восточными курениями, и каждый из запахов стремился возобладать над другими.

– Вижу, у вас появились новые лавовые лампы.

– Да. Вот посмотри-ка на эту: сладкая, вязкая красная жидкость с золотыми крапинками, вырастающая в лихорадочную первобытную опухоль. Дизайнер подсознательно думал о философском камне!

– Не думаю, чтобы после того, как была сделана первая из этих штук, кто-то еще заботился о дизайнерах.

– Ты прав, он был не нужен – и в этом-то вся соль! Лавовые лампы – это, на определенном уровне, чистое бессознательное отображение прото-обществом процесса превращения первобытной слизи в наших наиотдаленнейших океанических предков; на другом уровне лавовая лампа – это плерома, фундаментальная материя, дающая рождение экзистенциальному состоянию. Хэнк, который торгует в антикварной лавке, говорит, что он любит курить травку и смотреть в свои лавовые лампы, и он говорит, что видит в них девушек, совершенно явственно, во всех этих причудливых изгибах и пузырях лавы – как на рисунках Москозо [8], – но все это совершенно бессознательно… tabula rasa [9]для подсознательного… Фрейд, в конечном счете, не настолько уж дискредитировал себя, если подумать о Хэнке и его лампах…

Тут Пейменц заметил, что я не слушаю; должно быть, мой взгляд скользнул к двери спальни Мелиссы.

– О Боже правый! Вот – типичный современный юноша. Поколение MTV. Мозги, вконец испорченные блужданием по Интернету. Способность к сосредоточению не больше, чем у комара. Мелисса! Иди сюда, этот молодой человек уже устал делать вид, будто пришел для того, чтобы повидать меня! Он трепещет от страсти! – Он запахнул на груди свою вонючую алхимическую хламиду – ее сшила для него Мелисса, как мать могла бы сшить плащ Супермена для своего маленького мальчика – и, тяжело ступая, вышел в кухню, чтобы закончить свой завтрак. – Он уже нюхает воздух – учуял запах твоих феромонов! [10]– крикнул он ей по дороге.