Константин Николаев - Брачный сезон или Эксперименты с женой

– Может, ему света не хватает? – нарушила молчание Маша.

– Этого-то как раз хватает, – мрачно ответил я.

С кухни донеслось чавканье. Хулиган Елисеев приступил к вечерней трапезе.

– Да ты не бойся, – успокоила Маша. Но почему-то шепотом. – Сильно он тебе досаждает? На уроках-то?

– Ну что ты, – опять соврал я. – Не больше, чем все остальные, – тут я соврал совсем чуть-чуть.

– Управы на него нет, – грустно заметила она и взмахнула пергидролевыми волосами. – Я уж пробовала… Да что поделаешь, без мужика-то в доме? Разве что этот, летчик…

– Да, – согласился я, – от летчика проку мало…

В комнату вошел Владимир.

– Ну что, шмон закончен? Хватает мне света?

– Вполне…

– Ну ладно, мне уроки надо делать, – бесстыдно заявил он и ехидно добавил: – Литературу.

– Может, тебе помочь? – нерешительно предложил я.

– Да уж я сам как-нибудь.

– Не будет он ничего делать, – неожиданно встряла мать хулигана. – Врет все! Сейчас опять музыку включит на полную катушку, и хоть трава не расти.

Я переступил с ноги на ногу. Еписеев стал потихоньку оттирать нас со своей территории. Я попятился. Моя спина уперлась в руль мотоцикла. Упало пальто.

– Может, посидите еще, Арсений Кириллович, – предложила Маша.

Что я мог ответить? Да, охотно, мол, посижу? Поем салата? Смешно. Тем более что сын летчика-испытателя сверлил меня наглым взглядом и ждал, когда я уберусь восвояси.

– Нет-нет, уже поздно, – я трусливо отпрянул от мотоцикла. – Я пойду… Как-нибудь… потом… В следующий раз.

– Вы что же, каждую неделю собираетесь мать объедать? – В Еписееве неожиданно взыграли сыновние чувства.

– Ну почему каждую неделю, Володя? Если хочешь, я больше не приду…

– Очень хочу! – сказал хулиган и гадко улыбнулся. – Мне вас и в школе во как хватает!

– Ну что ты такое говоришь, Вова, – обреченно выдохнула Мария.

Я понял, что больше в этом доме не появлюсь. Натягивая пальто, я горестно смотрел на прекрасное в электрическом свете Машино лицо. Ее губы изогнулись в легкой улыбке.

– А ну марш за уроки, нахал несчастный! – вдруг крикнула мадам Еписеева сыну.

Как ни странно, Еписеев молча скрылся в своей «детской» и захлопнул за собой дверь. Череп таинственно щерился всезнающим оскалом. Через минуту за дверью что-то взорвалось. Я вздрогнул. Судя по всему, хулиган Еписеев приступил к прослушиванию музыкальных произведений.

– Я тебя провожу, – нерешительно сказала Маша.

– Там темно.

– Тем более.

Мы осторожно спустились по лестнице. Света в подъезде по-прежнему не наблюдалось. Фонарик моя спутница забыла, а потому крепко держала меня за руку. Словно маленького. Наконец мы вышли под звезды и двинулись к метро.

– Боже, как мне все это надоело, – пробормотала мадам Еписеева, когда мы преодолели половину пути.

Я промолчал. Мне вдруг стало жалко эту маленькую женщину. Нелегко жить с хулиганом под одной крышей. Хотя кто знает?

У метро было пустынно. На фоне многочисленных домов, обступавших станцию как лес, оранжево горела буква «М».

«Мария, – подумал я. – Красивое имя. – Только вот фамилия у нее какая-то хулиганская. Но это дело поправимое. Фамилию можно поменять. К примеру, после свадьбы. Многие так поступают».

– У тебя фамилия по мужу? – внезапно спросил я.

Маша поежилась.

– Нет, по отцу. Когда мой муж еще гулял со мной, то я ему сразу сказала: если хочешь жениться – бери мою фамилию…

– И что? Он согласился? – опешил я.

– Видишь ли, когда отец умирал, то он завещал мне хранить фамилию. Больше хранить-то было нечего…

– Понятно, – сказал я.

У турникета, перед тем как опустить жетон в щель, я глупо спросил:

– Одна-то дойдешь? – словно собирался проводить ее назад.

Серые глаза уставились на меня. Красные губы дрогнули. Неожиданно мадам Еписеева пробормотала:

– Ты знаешь, Сеня, я ведь давно люблю тебя. С самого первого родительского собрания.

Она развернулась и быстро-быстро засеменила прочь.

«В огороде – бузина, а в Киеве – дядька», – как сказал бы наш директор Константин Кузьмич Рогожин.

Интересно, что значит «давно»? – размышлял я, пересекая Москву в голубом вагоне с севера на юг. Сколько это «давно»? Когда у нас было первое родительское собрание? Год назад? Два? А может, месяц?

Я стал вспоминать, при каких обстоятельствах мадам Еписеева могла влюбиться в меня. Роль классного надзирателя ее сына я исполняю полтора года. Значит, полтора года – максимальный срок. Что ж, за такой промежуток времени, да с учетом того, что Мария не знает меня, а следовательно, идеализирует, ее чувство могло вполне окрепнуть и даже выродиться в своего рода манию.

И тут я вспомнил, как на прошлых родительских собраниях безбожно поносил хулигана Еписеева и как некая белесая дамочка во втором ряду с каждым моим словом все ниже и ниже опускала голову. Когда же я наконец отвлекался от грехов ее сына, меня неизменно преследовал чей-то серовато-голубоватый взгляд. Я помню, что, помимо родителей, мне постоянно что-то мешало на собраниях. Так вот оно что! Теперь мне стало все ясно. Влюбленные глаза мадам Еписеевой – вот что мешало мне сосредоточиться на встречах с родителями моих учеников.

Но с чего это она взяла, что я не пью? Кто ей мог сказать такую глупость? Вот уж будет разочарование так разочарование. Крушение всех надежд, не меньше…

Итак, я побывал в гостях у Маши Еписеевой. Ну и что? Я должен жениться на ней, как честный человек? Нет, зря затеял я эту катавасию с женитьбой. Все Катька! А я, человек подверженный чужому влиянию, поддался ее словам. И вот ведь взбрело в голову! До того времени, когда я буду натягивать одеяло зубами, еще очень и очень далеко. Сто раз можно успеть жениться. И девяносто девять раз развестись.

«Красногвардейская». Задумавшись, я толкнул дверь, собираясь выйти из метро. Дверь не открывалась. Я внимательно вгляделся в черную надпись, выведенную на стекле: «НЕТ ВЫХОДА».

Ну разве можно писать такое в общественных местах?! А если у человека горе? Как прикажете ему понимать эту зловещую надпись? В философском смысле? Так ведь и до самоубийства довести горемыку можно. Бьешься, ищешь выход из тупика, мучаешься, старательно взращиваешь в себе надежду, и вот на тебе: «Нет выхода».

Тот, с позволения сказать, пейзаж, что открылся моему взору в родном районе, мало отличался от картинки, которая окружала Машин «медвежий угол». Странно, а я и не замечал. Почти те же дома, совсем нет деревьев, пустота, и огоньки, огоньки, огоньки.

Войдя во двор, я отыскал среди многочисленных разноцветных пятен окно Витальки Рыбкина. Там еще мерцал красноватый свет. Если человек один, он вряд ли станет наслаждаться зрелищем красного фонаря. Наверняка у Рыбкина эта библиофилка Пастернак торчит. Деловое совещание, однако, затянулось. Хорошо, наверное, когда жена отдыхает где-то за границей. На Канарах или где там они проводят свой отдых? Я, правда, не могу судить, хорошо это или плохо. И кому хорошо. Вот если бы у меня была жена… Ну-ну, не будем об этом.