Нил Гейман - Добрые предзнаменования

Зарплата охотников на ведьм в последний раз была введена Оливером Кромвелем и с тех пор никогда не пересматривалась. Офицеры получали по кроне, а генерал – соверен. Но, конечно, это был просто символ, поскольку за каждую ведьму давали девятипенсовик и возможность первому выбрать себе что-то из ее имущества.

На эти-то девятипенсовики и приходилось полагаться. Поэтому времена были слегка тяжеловаты, пока Шедвеллу не стали платить Небеса и Ад.

Зарплата Ньюта была шиллинг в год [46].

За это он обязан был всегда при себе иметь «огонек, трутницу, ящик с трутом или ружье, стреляющее благодаря поджиганию пороха», Шедвелл считал, что для поджигания вполне подойдет газовая зажигалка «Ронсон». Шедвелл приветствовал изобретение зажигалки так, как обычные солдаты – изобретение винтовки, из которой можно много раз стрелять, не перезаряжая ее.

Ньют на это так смотрел – это было как входить в одну из организаций типа «Закрепленного Узла» или в компанию тех людей, которые понарошку повторяли Гражданскую Войну в США. Это давало тебе дело на выходные и означало, что ты поддерживаешь традиции (сделавшие западную цивилизацию тем, чем она является сейчас) – не даешь им умереть.

Через час после того, как он покинул штаб-квартиру, Ньют съехал на обочину и порылся в бардачке перед сиденьем для пассажиров.

Потом он открыл окно машины, использовав для этого пару плоскогубцев, ибо ручка давным-давно отвалилась.

Пакет с растопкой, посланный его рукой, перелетел через живую изгородь. Через секунду за ним последовали тиски для больших пальцев.

Поспорив сам с собой об остальных вещах, он сложил их обратно в ящик. Булавка была военная, оружие Охотников за ведьмами, с шариком черного цвета на конце, как у женских шляпных булавок.

Он знал, для чего она была нужна. Он довольно много прочел. При их первой встрече Шедвелл снабдил его кучей брошюр, но также Армия накопила разные книги и документы, на которых, подозревал Ньют, можно было бы кучу денег заработать, если бы они когда-либо появились на рынке.

Булавкой следовало колоть подозреваемых. Если в каком-то месте тела человек ничего не чувствовал, значит, он был ведьмой. Просто. Некоторые из мошенников-Охотников на Ведьм использовали специальные втягивающиеся булавки, но эта была настоящая – честная, крепкая сталь. Он не сможет смотреть старому Шедвеллу в глаза, если выкинет булавку. Да и потом, вероятно, это может принести в жизнь неудачу.

Он завел мотор и возобновил свое путешествие.

Машина Ньюта называлась «Васаби» [47]. Он ее называл «Дик Терпин», в надежде, что как-нибудь кто-нибудь спросит его, почему.

Лишь очень аккуратный историк сможет указать точную дату того, когда японцы перестали быть бесовскими машинами, все копирующими с Запада, и стали теми ловкими и умелыми инженерами, что делают вещи, лучшие западных во много раз. Но «Васаби» была спроектировала именно в этот запутанный день и объединяла традиционные плохие вещи, встречающиеся в западных машинах, с группой нововведений-бедствий, избегание которых сделало фирмы «Хонда», «Тойота» и им подобные тем, чем они сейчас являются.

Ньют ни разу в жизни не видел на дороге другой такой машины, как ни старался. В течение лет, и без особого убеждения, он с энтузиазмом говорил своим друзьям о ее экономности и надежности, отчаянно надеясь, что один из них такую купит, ведь несчастные любят компанию.

Тщетно указывал он на ее уникальный мотор, на ее коробку скоростей с тремя скоростями, ее невероятные устройства обеспечения безопасности, вроде подушек, надувавшихся в опасных ситуациях, например, когда ты едешь со скоростью в 45 миль в час по прямой, сухой дороге, и вот-вот разобьешься, ибо вид загородила огромная подушка безопасности. Он также слегка лирически говорил про ее радио, сделанное в Корее, которое невероятно хорошо принимало «Радио Пхеньян», и про синтезированный электронный голос, который предупреждал, что у вас не надет ремень безопасности, даже если он надет; этот голос был запрограммирован кем-то, кто не только не понимал английского, но еще и японского не знал. «Высшее искусство», – говорил он.

Видимо, в этом случае имелось в виду гончарное искусство.

Его друзья кивали, соглашались и наедине решали, что если им будет предоставлен выбор между покупкой «Васаби» и прогулкой пешком, они лучше вложат деньги в пару башмаков; все равно ведь хуже не будет, ибо одной из причин невероятного долголетия «Васаби» был тот факт, что машина проводила кучу времени в мастерских, ожидая прихода по почте коленвалов и других вещей от единственного сохранившегося в мире агента «Васаби» в Нигирузуши [48], Япония.

В том неопределенном, дзен-подобном трансе, в котором большинство людей водят машину, Ньют стал думать о том, как же в точности используют булавку. Говоришь: «Есть булавка, и я не боюсь ее использовать?» «Есть булавка, готов путешествовать»… «Кидающий булавки»… «Человек с золотой булавкой»… «Наваронские булавки»…

Ньюта могла бы заинтересовать следующая информация – из тридцати девяти тысяч женщин, проверенных булавкой за века охоты на ведьм, двадцать девять тысяч сказали «ой», девять тысяч девятьсот девяносто девять ничего не почувствовали из-за использования вышеупомянутых втягивающихся булавок, и одна ведьма заявила, что укол ее чудесным образом вылечил от артрита в ноге.

Звали ее Агнес Безумцер.

Она была великим провалом Армии Охотников на Ведьм.

Одна из ранних записей в «Прелестных и аккуратных пророчествах Агнес Безумцер» касалась смерти самой Агнес Безумцер.

Англичане, будучи, в общем и в целом, бестолковым и ленивым народом, не так усердно жгли женщин, как другие народы Европы. В Германии костры складывали и жгли с обычной тевтонской аккуратностью. Даже благочестивые шотландцы, дерущиеся на протяжении веков, никак не добиваясь победы, со своими главнейшими врагами – шотландцами, несколько человек смогли все-таки сжечь, чтобы заполнить чем-то длинные зимние вечера. А вот у англичан казалось, сердце к этому не лежало.

Одной из причин этого могло быть то, как померла Агнес Безумцер – смерть эта реально и положила конец серьезной мании охоты на ведьм в Англии. Кричащая толпа, доведенная до сильнейшей ярости ее привычкой быть умной и лечить людей, одним апрельским утром прибыла к ее дому и нашла ее сидящей в верхней одежде и ожидающей их.

– Вы опоздали, – сообщила она им. – Уж десять минут, как я должна была гореть.

Потом она встала и медленно прохромала через внезапно тихую толпу, из домика к костру, что поспешно сложили на поляне в центре деревни. Легенда говорит, что она неловко вскарабкалась на верх кучи дров и положила руки на столб.