Джон Де Ченси - Замок Убийственный

Такстон и Далтон подбежали первыми. Дамик лежал на спине, а на белой его рубашке расплывалось алое пятно.

— Мертв? — спросил Далтон.

Такстон тронул пальцем шею графа.

— Да. Нож вошел прямо в сердце.

Тайрин протолкался через толпу. Такстон встал и отошел в сторону, давая капитану возможность осмотреть тело.

— Далтон, слушай!

Далтон подошел к Такстону.

— Что такое?

— Я обо что-то споткнулся.

— Споткнулся?

— Когда я отходил, ботинок зацепился, и что-то звякнуло. Но я ничего тут не вижу, а ты?

Далтон огляделся.

— Здесь ему и закатиться некуда. Ты уверен?

— Уверен. Только вот что бы это значило?

— Такстон, дружище, не знаю.

Такстон задумчиво смотрел на тело графа.

— А я, кажется, знаю.

Забегаловка была закрыта. За боковой дверью обнаружилась темная лестница, на её верхней площадке три двери вели в отдельные квартиры.

— Номеров нет, — заметил Карни. — Куда нам, как ты думаешь, Велма?

— Откуда мне знать?

В доме стояла тишина — только радио где-то приглушенно играло тихую танцевальную музыку.

Карни выбрал первую дверь слева и постучал.

Некоторое время ничего не происходило. Потом с лязгом начали отодвигаться засовы. Дверь открылась чуть-чуть, цепочка все ещё была накинута.

Изнутри просочился тусклый свет, женский голос произнес:

— Да?

— А мистер Лемарр Гамильтон здесь живет?

— Кто вы?

— Я хотел бы воспользоваться его услугами, если он не занят.

— Он спит.

— Я понимаю, уже поздно, но у меня большие неприятности, и очень нужна помощь мистера Гамильтона. Вы не могли бы его разбудить?

— Он этой ерундой больше не занимается.

— Я хорошо заплачу. Мне очень надо. Признаюсь вам, это дело жизни и смерти.

Глаз смотрел на него в щель не мигая. Дверь на секунду закрылась, потом широко распахнулась. Карни и Велма вошли.

Высокая худая женщина лет сорока в зеленом домашнем платье с цветочками и в старых шлепанцах закрыла за ними дверь и, недоверчиво нахмурившись, глянула на поздних гостей.

— Идите в гостиную, — сказала она им.

Квартира была узкой и длинной, как вагон поезда. Они прошли через кухню, потом через комнату, где кто-то спал на кушетке в углу. Штукатурка на потолке местами отвалилась, пахло плесенью и жиром для жарки, а вообще в комнате было чисто.

Они миновали короткий коридорчик. Дальняя комната была обставлена удобной, хоть и допотопной мебелью. Карни и Велма присели на диванчик и принялись ждать, разглядывая семейные портреты, развешанные по стенам.

В комнату, ссутулившись и склонив седую голову, вошел старик, тощий, почти изможденный, в мешковатых брюках и нижней рубашке.

Он без улыбки оглядел посетителей и опустился в кресло напротив.

— Вам что-то нужно от меня? — Голос был чистый и сильный и совсем не соответствовал наружности.

— Да, — сказал Карни. — Мне очень нужен ваш совет по поводу некоторых сверхъестественных явлений.

Старик изучающе смотрел на него черными глазами.

— Да, ваше… — Он улыбнулся. — Думаю, я знаю, кто вы, хотя не уверен, что знаю, как вас зовут.

— Джон Карни. У меня кое-какие дела в этом городе. Некоторые люди считают меня очень влиятельным.

— Полагаю, они правы. — Старик подался вперед, поставив локти на колени. — Чем я могу вам помочь?

— Мне нужна сила.

Некоторое время они сидели молча. Далекое радио перешло на зажигательные латиноамериканские мотивы.

— Сила всем нужна, — заметил старик. — Сила нужна, чтобы жить.

— Мне надо больше. Я сражаюсь с чем-то очень могущественным. Думаю, вы понимаете, о чем я. Они давно в городе, а сейчас наступают.

— Да, я понимаю.

— Я хочу сразиться с ними, я уже сражаюсь, но до настоящего времени не побеждал. Дайте мне оружие, хоть какое-нибудь.

— Оружие? — проворчал старик. — С оружием тут нечего делать.

— Это такая метафора… Мне нужна вся сила, которую вы можете вызвать, которую можете получить и передать. Какова бы ни была сила или её природа, я смогу с ней управиться.

Старик медленно выпрямился и откинулся в кресле, помолчал, потом ответил:

— Я ничего не могу передать. И принять не могу. И все происходит по-другому.

— А вы можете описать, как это происходит?

Старик покачал седой головой.

— Это не опишешь. Это надо чувствовать. Вы должны сами ощутить.

— Что ощутить?

Старик внимательно его разглядывал.

— Вы для этого не подходите.

— Нет?

— Нет, сэр. Не тот вы человек.

— Это из-за моего цвета кожи?

Молчание. Старик посмотрел налево, в окно, темнота в котором не мешала ему увидеть то, что он хотел.

Наконец он подался вперед и заговорил внешне спокойно, но с глубоко скрытым волнением:

— Нет, не из-за цвета. Из-за… опыта. Каждый рождается с каким-нибудь цветом, но каждый человек живет по-разному. Ведет себя по-разному, разное с ним случается. Он становится непохожим на остальных и по-своему смотрит на мир. Никто не может научить его, он и сам это знает. Он уже не может измениться, он таков, каков есть. Непохожесть становится такой же его частью, как цвет кожи, с которым он родился. И жизнь одного человека совершенно отлична от жизни другого человека. Она — его собственная. Никто с этим ничего не может поделать — просто каждому надо жить по-своему. У каждого своя боль, своя жизнь и свое страдание. Неважно, счастлив человек или печален. Жизнь — страдание. У каждого — своё. Надо принять это… и пользоваться этим, заставлять работать. Тогда у тебя что-то будет. Но опять-таки у каждого — своё. Никакого толку не будет, если один человек захочет отдать это другому. Это нельзя отдать. Надо иметь свое. И управлять им. — Старик опять откинулся на спинку кресла и тихо прибавил: — Не знаю, получится ли у вас.

— Я очень хочу научиться, — сказал Карни, пытаясь вложить в свои слова всю силу убеждения. — Я хорошо заплачу.

По-прежнему слышались латиноамериканские ритмы — крохотные барабаны конга, кастаньеты. Вдруг музыка стихла. В тишине снаружи раздался автомобильный гудок.

Карни прислушался, но больше ничего не услышал.

Велма тихонько спросила:

— Вы не возражаете, если я закурю, мистер…

— Пожалуйста, мисс.

Велма закурила сигарету, поискала пепельницу и нашла её на столике в торце дивана.

— Вы недостаточно страдали, — сказал старик.

— Может быть, — согласился Карни. — Не могу сказать, что жалею об этом, но это так. У меня много другого опыта.

— Да, сэр. Как знать, может, он тоже пригодится.

— Надеюсь. Как вы сказали, каждый человек отличен от остальных. Обстоятельства именно его судьбы лепят его характер, его натуру, и все изгибы и очертания принадлежат только ему одному, как его подпись или рисунок на ладонях. — Карни едва заметно усмехнулся. — Это я другими словами сказал то же, что и вы.