Сергей Мусаниф - Подземная Канцелярия

Я и подвалил. Стол был заставлен яствами, среди которых превалировали салаты и шашлыки. Посреди всего этого великолепия стояла ополовиненная бутылка коньяка. Также на столе был один чистый прибор, очевидно, для меня.

– Гога, это Лева, Лева, это Гога, – представил нас Геныч. – Гога – это мой московский кореш. Лева – это мой питерский кореш. Это он меня сюда привез.

– Слушай, – сказал я, – как-то неудобно получилось, что я тебя сорвал…

– Да ерунда, – сказал Геныч. – У меня все равно в Москве дела.

– Кстати, о делах, – сказал Лева. Был он субтилен, интеллигентен и носил очки. При этом ездил на «Гелендвагене» и ходил в сшитых на заказ костюмах. Из вышеперечисленного я сделал вывод, что как раз он – настоящий бандит. – Я вас покину. Мне тут тоже кое-кого навестить надо. Приятно было познакомиться.

– Взаимно, – сказал я.

Звякни мне вечером, – сказал Геныч. – После питерской сауны необходимо навестить московскую баню. Для сравнительного анализа.

– Обязательно, – сказал Лева. – Позвоню, как только с делами разберусь.

– Знаю я твои дела, – сказал Геныч. – В «Дорожном патруле» посмотрю. Или в «Петровке, 38».

– Чур меня, – сказал Лева, пожал нам руки и отчалил.

– Хороший он парень. Сидим в бане, все как воланчики, вдрабадан, я говорю, мужики, мне в Москву надо. Он говорит, без базара, надо так надо. Водила – класс. Почти как ты. Пить будешь? – спросил Геныч.

– Буду, – сказал я.

Вообще-то я не сторонник алкогольных напитков, потребляемых днем, да еще и при наличии в ближних пределах собственного руля, но отказать Генычу в такой ситуации было бы невежливо. Хлопну, как говорится, рюмашку, из уважения.

– Что пьешь?

– Коньяк, – сказал Геныч. – Я всегда пью коньяк.

Он набулькал кавказского напитка – мне на два пальца, себе на целую ладонь, и мы сдвинули стаканы.

– Поехали, так сказать! – провозгласил Геныч тост. – Чтоб они сдохли.

Мы выпили. Геныч понюхал кусок шашлыка и положил его обратно на тарелку.

– А ты закусывай, – сказал он. – На меня не смотри. У нас весовые категории разные. Питие – это процесс решения пропорции относительно количества выпитого и массой твоего собственного тела. Если ты напился в дрезину, это не значит, что ты много выпил. Это значит, что ты мало весишь.

– Ага, – сказал я, отправляя в рот кусок заливной рыбы.

– У тебя проблемы? – спросил Геныч.

– Нет, а с чего ты взял?

– Ты пьешь, – сказал он. – А люди пьют либо когда у них проблемы, либо когда на душе хорошо.

– А может, мне хорошо, – сказал я.

– Не похоже, – сказал он.

– А ты почему пьешь?

– Я, – сказал Геныч, – являюсь исключением, подтверждающим правило. Я пью всегда.

– Да нет у меня особых проблем, – сказал я.

– А финансовые?

– Грех жаловаться.

– Личные?

– В смысле?

– В смысле жениться тебе надо.

– Пошел ты, – сказал я.

– Я-то пойду, – сказал он. – Я туда уже не один раз ходил, и, скажу я тебе, ничего интересного там нет. А жениться надо.

– Смысл?

– А фиг его знает, – сказал Геныч, хватая бутылку. —Так принято почему-то. Еще пить будешь?

– Пожалуй, воздержусь, – сказал я.

– Уважаю, граф, – сказал он. – Умеете вы вовремя останавливаться. А я буду.

Он вылил в свой стакан остатки коньяка, произнес:

– Чтоб они сдохли, – и опрокинул коньяк в глотку. На этот раз даже занюхивать не стал.

– Пойдешь ко мне работать?

Не, – сказал я. Этот вопрос мы с ним обсуждали не единожды и даже не дважды. – Шеф мой слишком меня ценит.

– Я тебя тоже ценить буду, – сказал он. – Твой агрегат там стоит?

– Мой.

– Как жизнь-то тебя скрутила.

– Поддерживаю отечественного производителя.

– А у меня бы уже давно на приличную тачку заработал.

– Это тактический прием.

– А, – сказал он. – А говоришь, проблем нет.

– Геныч, – сказал я, – моя проблема носит трансцендентальный характер.

– О как, – глубокомысленно сказал Геныч. – Какие мы с утра пораньше корки-то мочим, а? Можешь рассказать все своему гуру. Он эти транец… кране… короче, педерастические эти проблемы, как два пальца об асфальт.

– Это ты, что ли?

– Ага. Только я на трезвую голову не могу. Милейшая!

Явившаяся на вопль официантка действительно была достаточно милой. Точеная фигурка, стройные ноги. Геныч ущипнул ее за… фартук.

– Коньяку, – сказал он. – Скажи Тиграну, лучшего коньяку.

– Конечно, – сказала она и удалилась, виляя… фартуком.

Я налил себе полный стакан минералки. После опохмелки в голове прояснилось, но, как говорит народ, «трубы горели».

– С наилучшими пожеланиями от Тиграна Нахапетовича, – сказала официантка, ставя перед Генычем бутылку армянского.

– Ему прямой в ту же область, – сказал Геныч. – Милейшая, как тебя зовут?

– Марина.

– Мариночка, – сказал Геныч. – Хочешь большой и чистой любви?

– А кто же ее не хочет-то?

– Приходи сегодня вечером на сеновал… Хотя где я тебе посреди города сеновал найду? Короче, приходи сегодня вечером куда-нибудь. Я там обязательно буду.

– Все вы так говорите, – сказала Марина, открывая бутылку.

– Гусары не врут, – сказал Геныч.

– А вы – гусары?

– Ага, – сказал Геныч. – Мы вот с ним, – он ткнул пальцем в меня, – незаконные дети поручика Ржевского.

– Оба?

– Оба. У поручика Ржевского было много незаконных детей. Это у него законных не было.

– А если я тоже?

– Что тоже?

– Тоже незаконная дочь этого поручика?

– Не может быть, – сказал Геныч.

– Почему?

– Потому что тогда я не смогу за тобой приударить, – сказал Геныч. – Не могу же я ударять за сестрой. Или могу?

– Не можешь, – сказал я.

– Вот и я говорю, что не могу. Так что никакая ты не дочь. Позвони мне, номер у твоего начальника есть.

– Обязательно, – сказала она и удалилась.

Геныч набулькал себе еще стакан, провозгласил свой обычный тост и выпил. Учитывая, что он не просыхал всю ночь, мне оставалось только удивляться, куда это столько влазит.

– Говори, сын мой.

– О чем?

– О проблеме.

– Да это и не проблема в общем-то, – сказал я. – Просто… Вот ты, старый и мудрый, скажи мне: в чем смысл?

– Смысл чего?

– Всего, – сказал я.

– А, – сказал он. – Вот, значит, оно как.

– Да.

– Смысл всего? Философом решил заделаться, значит.

– Типа того.

– Смысл жизни, – сказал Геныч, – состоит в том, чтобы жить.

– А дальше?

– А дальше – хрен его знает. Сдохнем – увидим.

– И все?

– Все, – сказал он серьезно. – Слушай, братан, если ты задаешься таким вопросом, значит, тебе повезло. Это, знаешь ли, для многих является роскошью. Для большинства работяг смысл жизни – заработать себе бумажек на жизнь. На еду, на старую машину и ее ремонт, на подъем детей, на квартиру, на новый холодильник. У них нет времени еще и спрашивать: зачем? Вот ты. Ты родился, учился, вырос. Ты работаешь, рубишь реальное бабло. Ездишь на новой машине, живешь тоже не на вокзале. Ты можешь расслабиться, можешь выпить, покурить, поговорить с интересным человеком, то есть со мной. Многие не могут и этого.