Терри Пратчетт - Творцы заклинаний

— Никогда не умела обращаться с этими треклятыми кремниевыми штуковинами, — проворчала она. — Когда я была девушкой, нам вполне хватало миски воды с капелькой чернил. Ну, посмотрим.

Она вгляделась в пляшущую сердцевину шара, пытаясь с его помощью сконцентрировать свой мозг на местопребывании Эск. Хрустальные шары и в лучшие-то времена нелегко использовать, а общение с ними, как правило, гарантирует жестокую мигрень. Матушка им не доверяла, считая, что от них попахивает волшебниками. Ей всегда казалось, что эти чертовы штуковины как нечего делать могут высосать ваше сознание, словно улитку из раковины.

— Эта зараза вся искрится, — пожаловалась она, дыша на шар и протирая его рукавом.

Хильта заглянула ей через плечо.

— Это не искры, это что-то означает, — медленно проговорила она.

— Но что?

— Я не уверена. Можно мне попробовать? Ко мне он привык.

Хильта столкнула со второго стула кошку и нагнулась, вглядываясь в стеклянные глубины.

— М-м. Пожалуйста, пожалуйста, — пробурчала матушка, — все равно у тебя…

— Погоди. Что-то проступает.

— Отсюда видны одни искры, — настаивала матушка. — Маленькие серебристые огоньки, и все летают по воздуху, словно в шариках со снегопадом. На самом деле очень симпатично.

— Да, но загляни за эти хлопья…

Матушка заглянула.

И вот что она увидела.

Точка обзора находилась очень высоко, и под матушкой расстилалась бескрайняя равнина, по которой пьяной змеей извивалась широкая река. На переднем плане плавали серебристые искорки, но они представляли собой лишь хлопья в могучей буре огней, которая закручивалась огромной ленивой спиралью, словно престарелый смерч, испытывающий сильный приступ снега, и воронкой устремлялась вниз, к подернутому дымкой пейзажу. Прищурившись, матушка с трудом различила на реке несколько точек.

Время от времени внутри медленно поворачивающейся воронки из светящихся точек проблескивало нечто вроде молнии.

Матушка моргнула и подняла глаза. Комната показалась ей очень темной.

— Странная погода, — заметила она, поскольку ничего лучшего ей в голову не пришло. Даже с закрытыми глазами она продолжала видеть сверкающие точки, пляшущие перед ее мысленным взором.

— Это не погода, — отозвалась Хильта. — И вообще, я не уверена, что люди могут это видеть, хотя шар показывает. Мне кажется, это магия, которая конденсируется из воздуха.

— В посох?

— Ага. Именно так и работает посох волшебника. Он вроде как перегоняет магию.

Матушка рискнула бросить на шар еще один взгляд и осторожно уточнила:

— В Эск.

— Да.

— Похоже, магии там полно.

— Точно.

Матушка уже не в первый раз пожалела, что не знает, как волшебники используют свою магию. Ей представилось, как Эск переполняется волшебством, как все ее ткани и поры раздуваются, после чего оно начинает просачиваться наружу — сначала медленно, проскакивая в землю дугами слабеньких пробоев, но постепенно собираясь в мощный разряд оккультной потенциальности. Волшебство может натворить массу бед.

— Проклятье, — выругалась она. — Мне никогда не нравился этот посох.

— По крайней мере, она движется в сторону Университета, — вмешалась Хильта. — Там разберутся, что делать.

— Так-то оно так. Как ты думаешь, сколько они уже прошли по реке?

— Миль двадцать или около того. Баржи плывут со скоростью пешехода. Зуны не любят спешить.

— Это хорошо.

Матушка, решительно сжав зубы, поднялась на ноги и протянула руку к своей шляпе и мешку с пожитками.

— Полагаю, я хожу быстрее, чем баржа, — заметила она. — Река здорово петляет, а я могу двигаться по прямой.

— Ты собираешься догонять ее пешком? — в ужасе вскричала Хильта. — Но там же леса и дикие звери!

— Прекрасно, мне не помешает вернуться к цивилизации. Я нужна Эск. Этот посох захватывает над ней власть. Я предупреждала, что так оно и случится, но разве меня кто-нибудь слушает?

— А что, нет? — спросила Хильта, отчаянно пытаясь сообразить, что матушка имела в виду под “возвращением к цивилизации”.

— Нет, — холодно ответила матушка.

Его звали Амшат Б'хал Зун. Он жил на барже со своими тремя женами и тремя детьми. Он был Лгуном.

Врагов его племени всегда раздражала не только честность зунов, абсолютность которой могла взбесить кого угодно, но еще и прямота этих людей. Зуны никогда не слышали об эвфемизмах и не знали бы, что с ними делать, даже если бы эти эвфемизмы у них появились — разве что зуны наверняка назвали бы их “способом вежливо наговорить человеку всяких гадостей”.

Строгая приверженность к истине не была предписана каким-либо богом, но, похоже, имела под собой генетическую основу. Обычный зун точно так же не мог лгать, как не умел дышать под водой. Одной концепции лжи хватало, чтобы привести зуна в полное расстройство. Сказать Неправду равноценно для них изменению Вселенной.

Поскольку зуны были торговой расой, эта черта очень мешала им, так что их старейшины в течение многих тысячелетий изучали сию странную способность, которая проявлялась у остальных рас во всевозможном изобилии, — и наконец решили, что зунам тоже следует ее развить.

Молодые люди, проявляющие слабые зачатки подобного таланта, всячески поощрялись искажать Истину — во время особых церемоний устраивались даже настоящие соревнования. Первой зарегистрированной протоложью зунов стала фраза “вообще-то мой дедушка довольно высокий”. Постепенно зуны поняли, как это делается, и среди них была учреждена должность Лгуна племени.

Важно понять, что, хотя большинство зунов не умеет лгать, они с величайшим почтением относятся к любому своему соплеменнику, который может сказать, что мир не таков, каков он есть. Таким образом, Лгун занимает в племенной иерархии довольно высокое положение. Он представляет племя при всех сношениях с внешним миром, который средний зун давно уже отчаялся понять. Племена зунов очень гордятся своими Лгунами.

Другие расы это сильно раздражает. Они считают, что зунам следовало бы учредить более подходящие должности, такие, как, например, “дипломат” или “специалист по связям с общественностью”. Им кажется, что зуны просто насмехаются над мировой системой.

— И это все правда? — подозрительно спросила Эск, обводя глазами переполненную каюту баржи.

— Нет, — твердо ответил Амшат. Его младшая жена, которая варила на крошечной, затейливо украшенной плите овсянку, хихикнула. Трое детей с серьезным видом наблюдали за Эск поверх края стола.

— А ты когда-нибудь говоришь правду?

— А ты? — Амшат улыбнулся своей золотоносной улыбкой, но глаза его не смеялись. — Как ты оказалась в тюках с шерстью? Амшат не похищает детей. Наверное, дома о тебе беспокоятся…