Дмитрий Селиванов - Соло для попаданца с оркестром [CИ]

— Да. Ты слово в слово повторяешь себя.

Еще бы. Вчера и сегодня говорил один и тот же человек.

— Дойти. Разжечь на пороге моё пламя. И береги свой запас. Уже сейчас поток от меня почти прекратился. Там, возле двери, его не будет совсем. Пока ты не запечатаешь дверь. Будет трудно. Окружающий мир будет сопротивляться. Ты должен иметь большой запас силы. Береги её.

— А если по дороге разжигать твое пламя?

— Повторяешься. Сам поймешь почему нельзя? Вчера понял.

— Это будет как маяк для твоего противника.

— Молодец. Тогда до встречи у дверей. Теперь я вряд ли смогу пробиться, даже во сне.

— Нет. Еще один вопрос. Кто покровитель Корендо?

— Вот этот вопрос и был вчера запретным. Могу сказать только одно. Он наш союзник.

— Надолго ли?

— На твою жизнь — точно. Даже на растянутую жизнь мага. И вот еще что… — Он задумчиво поднял глаза, ухмыльнулся и наклонился к моему уху. — Проснись!

— Тьфу ты! — подскочил я со стула. — Бог называется… Мальчишка.

В голове возник образ качающегося указательного пальца.

— Ну, ладно, ладно. Извини. — Проворчал себе под нос.

Пожалуй, надо собрать всех и обсудить дальнейшие действия.

Интересно, Довена говорила Натаниэль тоже самое?

— Господин капитан! Господин капитан!

Ну вот. Только хотели с Вогниром перекусить. И нате вам — проем дверей перекрыла эта туша с улыбищей на весь стен зубов.

— Что у тебя, Бальчис?

— Крестьяне, господин капитан.

— Откуда у тебя крестьяне, Бальчис?

— Это не у меня, это у господина графа.

— А у тебя что?

— Крестьяне…

Вогнир закашлялся. Кусок мяса, который он как раз положил в рот, выпал обратно на тарелку.

— Так крестьяне у тебя или у графа?

— У господина графа.

— А у тебя?

— А у меня нет крестьян, — маленькие прищуренные глазки чуть не расплакались, показывая всю несправедливость мира. У всяких графьёв есть крестьяне, а у бедненького помощника управляющего — ни одного.

Вогнир хрюкнул, пытаясь не подавиться во второй раз.

Ладно, будем считать, что Бальчис меня развлек.

— И где эти крестьяне?

— Которые? Мои?

Гном снова закашлялся.

— Вогнир, ты не заболел?

Книжник энергично помотал головой.

— Графские, Бальчис. Меня интересуют исключительно графские крестьяне.

— А-а-а-а! Графские-то? А чего сразу не сказали? А оне во дворе.

— Хорошо, идем. — Я направился за ковыляющим толстяком, на ходу хлопнув поперхнувшегося побратима по спине. Заболел он всё-таки, кашляет чего-то, и вон — кружка в руках не держится.

Крестьяне действительно ждали во дворе. Они что, всей деревней сюда притащились? Толпа мужиков и баб в латаной-перелатаной одежде стояли возле телеги. Изможденные лица, синяки под глазами. Я уже неделю здесь, а все еще не могу привыкнуть к таким портретам.

Как только мы с Бальчисом вышли во двор, вся толпа бухнулась на колени и склонилась к земле. Извращенец этот граф Исторский. Какой интерес, когда перед тобой ползают на коленях? Как-то стрёмно становится.

— Все встали. Старший ко мне. — Я скривил морду лица, чтобы фраза звучала построже.

Подошел мужик возрастом явно под сорок. Для крестьян, наверно, глубокий старик. Сорвал на ходу с головы шапку.

— Рассказывай.

— Мы эта… Молодуху привезли… — Шапка, терзаемая в руках крестьянина, издавала непонятные звуки. — И эта… Женишка еённава… Ага… Шоб налог, значицца, отменили.

Во как. А граф так это дело любит, что фактически платит за него. Отмена налога, это получается оплата из своего кармана. С другой стороны, налог с крестьян — мелочь. Основной доход идет от шахт.

— Ну, пойдем, посмотрим.

Я заглянул в телегу. Два тощих подростка валялись связанные на дне.

— Сколько им? У вас в деревне что — дети женятся?

Шапка скрипнула, свернутая в жгут. Староста мелко закланялся:

— Дык. Дюжина исполнилась ужо. Всё чин чинарем. Оне ж как услышали, што граф на войне, так решили, што жениться можно. А мы их раз!

Сволочь ты, староста. А может — он просто вынужден так делать. Узнай кто о нарушении — и всю деревню отправят на рудники. А ребята никак не тянули на дюжину местных лет. Это по Земному получается — почти пятнадцать. В пятнадцать бывают такие цыпочки! А у этих от бескормицы такой вид, что дашь не более десяти лет. Еще постоянно на мозги давят эманации зла, которые прорываются из открытого прохода в другой мир. Поэтому-то все жители постоянно имеют болезненный вид. Или идиоты, как Бальчис.

И всё-таки, графу что, нравятся такие скелеты? Её же откармливать надо полгода. Или он заставляет себя? Типа, пацан сказал — пацан сделал. Ввел обязательное право первой ночи, а теперь расхлебывает.

— Молодцы, молодцы! Идите к себе, в деревню.

Мужик продолжал стоять, терзая многострадальный головной убор.

— Ну что?

— Дык эта… А налог отменят?

— Отменят, конечно отменят.

Стоит.

— Что еще?

— Дык эта… Телегу бы. Вол, опять же.

Действительно. Дал знак ребятам, чтобы забирали виновников торжества. Отведут в подвал, потом посмотрю.

Староста, наконец, ушел, на ходу напяливая истерзанную, но оставшуюся целой шапку. Пора и мне. Там такие отбивные!

Вот этот кусок хороший…

— Господин капитан! Господин капитан!

Он даст мне сегодня поесть? И чего это Вогнир опять ухмыляется?

— Что у тебя, Бальчис?

— Поросята, господин капитан.

— Это какая свинья тебе родила?

— Заврона…

— Вогнир, ты чего пиво выплевываешь? Не вкусное что ли?

Гном, только успевший отхлебнуть из кружки, снова выпустил фонтан пива.

— Бальчис, что ты пристал ко мне с этими поросятами?

— Так ведь они господина графа.

— Точно?

— Если граф имеет свинью, то и поросята, получается, евонные.

Жадный все же у меня побратим. Нельзя так быстро пиво пить, тогда оно не будет лезть через нос.

— Бальчис, у меня что, других дел нет, как разбираться, чьи поросята?

— Так ведь графские.

— Иди уже, пусть скотник разбирается.

Так, куда делось пиво?

— Господин капитан! Господин капитан!

Ему нравится слово «капитан» или он другого обращения не выучил?

— Что опять, Бальчис?

— Пленных кормить?

Книжник сытно рыгнул и направился к выходу.

— Вогнир, ты всё-таки заболел!

— Не…ик…эт!

— Тебя заразил наш идиот помощник управляющего. Ты стал такой же круглый. И переваливаешься так же.

Гном оглядел толстяка, потом себя, что-то обдумал в уме. И по большой дуге обошел Бальчиса, выходя из комнаты.