Терри Пратчетт - Мелкие боги [litres]

– Но ты ведь… всеведущ, – удивился Брута.

– Это еще не значит, что я знаю все-превсе.

Брута, задумавшись, прикусил губу.

– Гм. А по-моему, именно это и значит.

– Ты не путаешь?

– Нет.

– Никак не могу запомнить, чем «всемогущий» отличается от «всеведущего».

– «Всемогущий» – это когда ты все-все можешь. Но ты и всеведущ тоже. Так говорится в Книге Урна. Он был одним из Великих Пророков. Надеюсь, тебе об этом известно, – добавил Брута.

– А кто сказал ему, что я всемогущ?

– Ты сам и сказал.

– Я не говорил.

– Ну, во всяком случае, он утверждал, что это был ты.

– Урн? Что-то не припомню никого с таким имечком, – пробормотала черепашка.

– Ты разговаривал с ним в пустыне, – начал объяснять Брута. – Должен помнить. Он был восьми футов ростом. С очень длинной бородой. С огромным посохом. И со сверкающими на голове священными рогами…

Брута вдруг замолчал. Да нет, все верно, рога точно были, он же видел статуи и священные иконы. Они не могут врать.

– Никогда не встречал подобного урода, – ответил мелкий бог Ом.

– Ну, может, он был чуть меньше ростом, – уступил Брута.

– Урн, Урн… – задумчиво повторила черепашка. – Нет… Нет… Не могу сказать, что…

– Он утверждает, что ты говорил с ним из огненного столба, – добавил Брута.

– Ах этот Урн… – облегченно произнесла черепашка. – Из огненного столба. Ну да.

– И ты продиктовал ему Книгу Урна, – продолжал Брута, – которая содержит Указания, Введения, Отречения и Наставления. Всего сто девяносто три главы.

– А вот этого я не припомню, – с сомнением откликнулась черепашка. – Если б я кому-то надиктовал сто девяносто три главы, то, думаю, всяк запомнил бы такое…

– Что же ты тогда сказал ему?

– Ну, просто крикнул: «Эй, смотри, как я умею!»

Брута не сводил глаз со смущенной, если такое вообще возможно, черепашки.

– Что пялишься? Богам тоже нужно время от времени расслабляться, – огрызнулась она.

– Сотни тысяч людей проживают свои жизни согласно Отречениям и Наставлениям! – прорычал Брута.

– Я же им этого не запрещаю, – парировал Ом.

– Если ты ему ничего не диктовал, то кто тогда это был?

– Мне-то откуда знать? Повторяю, я – не всеведущ!

Брута дрожал от ярости.

– А пророк Бездон? Он что, тоже получил свои Кодициллы от случайного прохожего?

– Ну, во всяком случае, не от меня…

– Они были написаны на свинцовых плитах высотой десять футов!

– И это, по-твоему, означает, что такое мог сотворить только я?! Ну да, у меня всегда под рукой тонна-другая свинцовых плит на тот случай, если встречу кого в пустыне.

– Что? Если их ему дал не ты, то кто же?

– Понятия не имею. И почему я должен это знать? Я не могу быть везде одновременно!

– Но ты же вездесущ.

– Кто сказал?

– Пророк Хашими!

– Никогда не встречал такого!

– Да? Что? То есть это не ты дал ему Книгу Сотворения?

– Какую такую Книгу Сотворения?

– Ты что, не знаешь?

– Нет.

– Тогда кто дал ее ему?

– Не знаю! Может, он сам ее написал!

Брута в ужасе закрыл рот ладонью.

– Это ве бохофульфо.

– Что?

– Я сказал, что это же богохульство!

– Богохульство? Как я могу богохульствовать, если я сам бог?

– Я тебе не верю.

– Ха! Хочешь схлопотать еще одну молнию?

– И ты называешь это молнией?

Брута весь покраснел, его била дрожь. Черепашка печально повесила голову.

– Хорошо, согласен. Признаю, молния получилась не слишком убедительной, – сказала она. – Но если бы я чувствовал себя лучше, от тебя осталась бы лишь пара дымящихся сандалий. – Черепашка выглядела совсем жалкой. – Не понимаю… Ничего подобного никогда со мной не происходило. Я намеревался стать на недельку-другую гигантским белым быком, а в результате на целых три года застрял в облике черепахи. Почему? Я не знаю, а предполагается, что я знаю все. По крайней мере, если верить твоим пророкам, с которыми я якобы встречался. Да со мной вообще отказывались говорить! Я пытался обращаться к козопасам, еще к кому-то, но меня просто не замечали! Я даже начал подумывать, что я – черепаха, которой пригрезилось, будто она – бог. Настолько плохо мне было.

– Возможно, все так и есть, – сказал Брута.

– Твои ноги распухнут и уподобятся стволам деревьев! – рявкнула черепашка.

– То есть… то есть, – перебил Брута, – ты утверждаешь, что пророки… это обычные люди, которые что-то там написали?!

– Ну да!

– И ты им ничего не говорил?

– Говорил, наверно, – откликнулась черепашка. – За последние несколько лет я столько всего забыл…

– Но если ты ползал в виде черепахи, кто ж тогда слушал обращенные к тебе молитвы? Кто принимал жертвоприношения? Кто судил мертвых?

– Не знаю, – ответила черепашка. – А раньше кто всем этим занимался?

– Ты!

– Да?

Брута заткнул уши пальцами и открыл их только на третьем стихе «Безбожники, Убойтесь Гнева Омьего».

Через пару минут черепашка высунула голову из панциря.

– Послушай, – сказала она, – а сжигая безбожников… вы им тоже что-то поете?

– Нет!

– Слава мне. Они умирают без мучений. Можно я кое-что скажу?

– Если ты еще хоть раз поставишь под сомнение мою веру…

Черепашка замолчала. Ом покопался в своей увядающей памяти. Потом провел по земле лапкой.

– Я помню день… Солнечный летний день… Тебе было… тринадцать…

Бесстрастный тоненький голос говорил монотонно. От удивления рот Бруты открывался все шире и шире.

– Откуда тебе это известно? – наконец спросил он.

– Ты ведь веришь в то, что Великий Бог Ом следит за всеми твоими поступками?

– Ты – черепаха, ты не мог…

– Незадолго до того, как тебе исполнилось четырнадцать, твоя бабушка выпорола тебя за то, что ты украл сливки из кладовой, хотя ты этого не делал. Она заперла тебя в твоей комнате, а ты пробормотал ей вслед: «Чтоб ты…»

«Должно явиться знамение, – думал Ворбис. – Знамение всегда является, главное – знать, куда смотреть. Пути Господа неисповедимы, но мудрец умеет сделать так, чтобы Бог повстречал его на Своем пути».

Он шел по Цитадели. Ворбис каждый день обходил нижние уровни, но, разумеется, всегда в разное время, и всякий раз он следовал другим маршрутом. Одним из удовольствий в жизни – по крайней мере, из более или менее понятных нормальным людям – Ворбис находил рассматривание лиц скромных членов духовенства, когда священнослужители, ничего не подозревая, выныривали из-за угла и сталкивались лицом к подбородку с дьяконом святой квизиции Ворбисом. За этим всегда следовал судорожный вдох, свидетельствующий о нечистой совести. Ворбис любил выявлять и искоренять всякую нечистую совесть. Впрочем, какая совесть никогда не страдала виной? А вина – это смазка, при помощи которой вращаются колеса власти.