Терри Пратчетт - Мелкие боги [litres]

Кандидатов в тираны отбирали при помощи черных или белых шаров, опускаемых в специальные амфоры, которые прозвали урнами. Наверное, это и дало толчок к появлению хорошо известного комментария касательно чистоты политики.

Тираном оказался толстый человечек на тощих ножках, который производил впечатление яйца, отложенного вверх ногами. Человечек сидел в своем кресле посреди мраморного зала, вокруг были раскиданы свитки и какие-то бумажные листы. Ножки его не доставали до мрамора, лицо было розовым. Аристократ что-то прошептал ему на ухо, и тиран поднял голову.

– А, омнианская делегация, – сказал он, и улыбка пробежала по его лицу, словно ящерица по камню. – Прошу всех садиться.

Он снова опустил взгляд.

– Я – дьякон Ворбис из квизиции Цитадели, – холодно произнес Ворбис.

Тиран поднял взгляд и наградил его еще одной, такой же стремительной улыбкой.

– Знаю, знаю, – кивнул он. – Зарабатываете на жизнь пытками? Не стесняйтесь, дьякон Ворбис, присаживайтесь. И ваш молодой друг, который словно что-то потерял, тоже пусть присаживается. И все остальные. Служанки сейчас принесут виноград и закуски. Обычно так случается. Остановить их практически невозможно.

Перед троном тирана были расставлены скамьи. Омниане сели. Ворбис предпочел остаться стоять.

Тиран кивнул.

– Что ж, как хотите, как хотите…

– Это возмутительно! – рявкнул Ворбис. – К нам относятся…

– Значительно лучше, чем вы относились бы к нам, – мягко прервал его тиран. – Сидеть или стоять – это ваше дело, ваше святейшество, вы в Эфебе. Можете даже встать на голову, мне до того не будет никакого дела, только не думайте, будто я поверю в то, что, если бы я прибыл в Цитадель в поисках мира, мне бы позволили нечто иное, кроме как ползать перед вами на животе, вернее на том, что от него осталось. В общем, стойте, сидите, главное – помолчите немножко, я сейчас закончу.

– Что закончите? – спросил Ворбис.

– Мирный договор, – ответил тиран.

– Но мы как раз прибыли его обсуждать.

– О нет. – Ящерица улыбки снова пробежала по его лицу. – Вы прибыли его подписать.

Ом глубоко вздохнул и двинулся дальше.

Лестница была довольно крутой, и он прочувствовал каждую ступеньку, пока катился по ней, по крайней мере, слава богам, что, прибыв вниз, он упал на брюхо.

Ом заблудился, правда, куда предпочтительнее заблудиться в Эфебе, чем оказаться в подобном положении в Цитадели. По крайней мере, здесь нет таких зловещих подвалов.

– Библиотека, библиотека, библиотека…

Брута говорил, что в Цитадели тоже есть библиотека. Он даже описал ее, так что Ом примерно знал, что искать.

Внутри должна быть по меньшей мере одна книжка.

Мирные переговоры проходили не слишком успешно.

– Вы напали на нас! – утверждал Ворбис.

– Я бы назвал это обороной на упреждение, – возразил тиран. – Мы видели, что произошло с Истанзией, Бетреком и Ушистаном.

– Они познали истину Ома!

– Ага, – согласился тиран. – Видимо, в итоге они ее все-таки познали.

– И сейчас являются достойными членами Империи.

– Ну да, – снова согласился тиран, – в этом мы не сомневаемся, но предпочитаем вспоминать их такими, какими они были. Перед тем как вы послали им свои письма, заковывающие разум людей в кандалы.

– Это направило их на правильный путь, – изрек Ворбис.

– Кандальные Письма, – промолвил тиран. – Кандальные Письма к Эфебам. Забудьте Ваших Богов. Будьте Покорны. Учитесь Бояться. Не хватало только нам, проснувшись как-то утром, обнаружить на своей лужайке перед домом пятьдесят тысяч вооруженных легионеров.

Ворбис откинулся назад.

– Но чего вы боитесь? – спросил он. – Здесь, в вашей пустыне, с вашими… богами? Глубоко в душе вы должны осознавать, что ваши боги изменчивы, как барханы, и…

– О да, – кивнул тиран. – Это мы осознаем. И это говорит только в их пользу. О барханах нам известно все. Тогда как ваш бог – это скала, а о скалах нам тоже все известно.

Ом ковылял по булыжной мостовой, стараясь держаться в тени, насколько это было возможно.

Сплошные тенистые дворики… У входа в очередной такой дворик бог остановился и прислушался.

До него донеслись голоса. Вернее, один голос, вздорный и визгливый, который с легкостью перекрывал крики конкурентов.

То был голос философа Дидактилоса.

Несмотря на то что этот человек стал наиболее цитируемым и популярным философом всех времен, уважением у своих коллег Дидактилос Эфебский не пользовался. Они считали, что он сделан из другого материала. Он недостаточно часто принимал ванну, вернее, если говорить другими словами, не принимал ее никогда. И философствовал он совсем не о том, о чем нужно. И интересовался он неправильными темами. Опасными темами. Других философов больше занимали вопросы: «Истина – это красота, или красота – это истина?» или «Каким образом наблюдатель влияет на окружающую его действительность?» В то время как Дидактилос пытался решить знаменитую философскую головоломку, выражалась которая примерно следующим образом: «Да, но если честно, зачем все это, я серьезно – зачем?!»

Его учение представляло собой смесь трех знаменитых школ: циников, стоиков и эпикурейцев, и он суммировал все три учения в своей знаменитой речи: «Этим уродам ни на йоту нельзя верить, и с этим ничего не поделаешь, поэтому давай выпьем. Мне двойную, если ты угощаешь. Спасибо. И пакетик орешков. Ее левая ягодица почти открыта, говоришь? Тогда два пакетика!»

Особо известны принадлежащие его перу «Размышления»:

«Это все тот же чудной старый мир. Но смех – вот основа всего. И поэтому я говорю: «Нил иллегитимо карборундум». Эксперты всего не знают. Или не позволяй этим гадам тебя сожрать. Тем не менее где бы мы оказались, если бы были одинаковыми?»

Ом двинулся на голос и в результате выполз из-за угла, оказавшись во внутреннем дворике.

У дальней стены стояла огромная бочка. Рядом валялся всякий мусор: разбитые амфоры из-под вина, обглоданные кости. Пара дощатых пристроек с покатыми крышами должна была создавать впечатление жилища. Это впечатление закрепляла надпись, сделанная мелом на доске, что была приколочена к стене сразу над бочкой.

Она гласила:

Перед бочкой маленький мужчина, облаченный в тогу, которая была белой примерно тогда же, когда все континенты представляли собой единое целое, пинал ногами человечка, съежившегося на земле.

– Ленивый мерзавец!

Юноша попытался сесть.

– Дядя, честно…