Марина Воронцова - Госпожа Эйфор-Коровина и небесная канцелярия

- Два серебряных пистоля, ваша милость, - тут же согнули спины крестьяне.

- Что?! Два пистоля?! - возмутился трубадур. - Да это мужичье дурачит вас, благородный рыцарь! На два пистоля я должен был стянуть у них оседланную лошадь! Впрочем, - пройдоха скромно опустил глаза, - если вы дадите мне две серебряных монеты, я согласен вернуть этим лгунам их жалкие объедки...

Дон Фердинанд расхохотался, вынул из кошеля требуемые деньги и отдал крестьянам. Воришка тоскливо проводил их глазами.

- Как твое имя? - спросил рыцарь, сообразив, что такой пройдоха завсегда пригодится.

- Ромуальд, - ответил тот. - Позвольте узнать ваше имя, о благородный спаситель?

Трубадур церемонно поклонился, а дон Фердинанд решил, что обязательно возьмет плута с собой.

- Дон Фердинанд, граф Кастильский, - ответил рыцарь.

- Слушай, бродяга, а ты можешь сочинить какие-нибудь любовные стихи, да так, чтобы казалось, что их придумал благородный идальго? - дон Фердинанд приосанился, втянул брюхо и скорчил высокомерную мину.

- Не извольте сомневаться, - заверил Ромуальд, - та, что их прочтет, подумает, что ее домогается сам король.

Бродяга был средних лет, маленького роста, сложением напоминал грушу на тоненьких, коротких ногах. Большие карие глаза лихорадочно блестели и бегали по сторонам. Людям всегда казалось, что эти глаза только и высматривают, где чего-нибудь плохо лежит. Толстый мясистый нос оказался еще и горбатым, а его кончик чуть-чуть не доставал до тонких, кривых губ. Выражение лица Ромуальда было беспредельно услужливым и подхалимским. В общем, по всей видимости, именем Девы Марий, дай мне две тысячи дублонов, фруктовый сад и торговый корабль". Дон Гильом зубами скрипит, но дает. После чего дон Просперо предусмотрительно роет вокруг своего замка ров, делает подъемный мост, а служанке говорит, чтобы та завсегда отвечала дону Гильому, что дон Просперо отбыл в крестовый поход. Так испанское рыцарство раскололось, разобщилось, впало в междоусобицы, и, в конечном счете, было заменено регулярной армией. Только лень помешала ему стать городским префектом.

Дон Фердинанд сунул трубадуру доску и грифель, а сам откупорил бутылочку вина и с облегчением вздохнул. До замка Боскана-и-Альмагавера оставался еще день пути.

Люба очнулась, открыла глаза и тут же зажмурилась, увидев над собой бархатный полог. Открыв глаза снова, Люба опять увидела этот же бархатный полог. С опаской повернула голову вправо. Там оказался огромнейший камин, из которого невыносимо дуло; поглядев влево, мадам Вербина чрезвычайно сконфузилась. Рядом лежал неизвестный мужчина! Люба тут же вознегодовала, Неужели ее похитили? Стоило потерять сознание, как этим тут же кто-то воспользовался! Перевернувшись на бок, она с интересом заглянула в лицо "насильнику".

- Мама! - Люба пулей вылетела из-под одеяла.

Лицо "насильника" было красно-бордовым. Глаза буквально вылезали из орбит. Пальцы рук сжимали его же собственное горло, от чего создавалось впечатление, будто он сам себя задушил. На спинке кровати было написано: "Горе тому, кто подумает плохо!".

Люба огляделась, взгляд у нее был, прямо скажем, нездоровый. Глаза стеклянные, или как говорят в народе, очумелые.

- Мама дорогая! - только и смогла выговорить она, да и то еле слышным заикающимся шепотом.

Сводчатый потолок терялся в темноте. Свет струился сквозь узкие, готические окна, по форме напоминавшие заостренные арки. Пол устлан Шкурами животных. Чуть поодаль зеркало, в огромной раме, на массивных ножках. Оно отражало женщину средних лет, с приятным лицом и округлыми формами. Люба обернулась и, не увидев в комнате больше никого, потеряла дар речи. Она уставилась в зеркало и подняла правую руку - отражение подняло левую, наклонила вбок голову - отражение сделало то же самое, подняла вверх левую ногу - женщина в зеркале тут же неуклюже задрала правую.

- О, Боже! - Люба бросилась к зеркалу, ощупывая свое лицо. - Это я?!

"Гусиные лапки" вокруг глаз, чуть опустившиеся уголки рта, на голове сетка для волос. Люба сняла ее и каскад каштановых прядей, завивающихся крупными, тяжелыми кольцами, рассыпался по ее плечам.

Соскочив с кровати, мадам Вербина начала озираться по сторонам.

- Ну... так, в общем, ничего... - пробормотала мадам Вербина, поворачиваясь к зеркалу задом. Потом схватилась обеими руками за голову и подошла к зеркалу вплотную.

- Этого не может быть! - сказала она себе. - Этого не может быть! Мне это снится! Сейчас я лягу в постель, накроюсь одеялом и проснусь... где же я проснусь? - Люба задумалась. - На худой конец, в вытрезвителе...

Люба добралась до кровати и легла, с опаской поглядывая на труп в полутора метрах от нее. Внезапно за дверью раздался звук приближающихся шагов. Мадам Вербина вздрогнула. Первая мысль: спрятаться! Люба даже дернулась, чтобы забраться под кровать, но испугалась мышей, которые, гипотетически, могут там оказаться.

- Инесс! Это Алонца, мы уже можем войти? - раздался тонкий, и, как показалось Любе, стервозный голосок.

- Я вхожу! Сердце мадам Вербиной колотилось с частотой двести ударов. Обильно покрывшись холодным потом, Люба, даже не глядя на эту Алонцу, уже поняла, что терпеть ее не может. Что за привычка ломиться в чужую спальню с утра пораньше?

Дверь распахнулась и на пороге появилась Алонца. Маленькая, жирненькая, рыжая особа, с малюсенькими водянистыми глазками. Люба моментально окрестила ее "Тыквой". Взгляд "тыквы" впился в лежащее на кровати тело.

Мадам Вербина подумала, что если она спит, то удивляться ничему не нужно, а если она сошла с ума, тем более.

- О, Боже! Это ты его убила! Это ты! Я знаю! Теперь тебе достанутся все его деньги!.. - злобно взвизгнула стервоза и затопала ногами.

"Да-а, - протянула про себя Люба. - Хорошее знакомство с хорошим человеком..."

Позади Алонцы толпились люди. По виду и запаху - натуральные бомжи.

Люба почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Единственное, что ее удерживало от обморока - это страх опять оказаться черте где. Впрочем, постепенно ею овладело любопытство. Если это сон, чем же он закончится? Неожиданно внимание мадам Вербиной привлекла какая-то горбатая старуха в засаленном чепце. Она влезла на невысокую скамеечку, позади толпы, и начала корчить Вербиной немыслимые рожи, отчаянно при этом жестикулируя. "Что за ненормальная?" - подумала Люба. Старуха расстегнула ворот своей рубашки и показала ожерелье из необработанных сапфиров, затем подняла руку и продемонстрировала ей серебряный браслет, Ариадна Парисовна!

- Что ты молчишь, как истукан?! - взвизгнула Алонца. - Нужно же послать за отцом Бартоломео! Душа дона Карл оса уже наверняка на пути в ад!

Ариадна Парисовна хлопнула себя ладонью по лбу. Люба отчетливо прочитала по ее губам: "Ну, говори же, что-нибудь, дура!".