Кир Булычев - Харизма

Спустившись к своему соседу Льву Христофоровичу, Удалов увидел, что на стене, напротив двери, висит нечто новенькое: портрет молодой женщины с крупными, резкими чертами лица, белозубой улыбкой, слишком большими глазами и заостренным носом.

– Нравится? – спросил Лев Христофорович, перехватив взгляд Удалова.

– Нет, – честно признался Удалов.

Удалов, конечно, рисковал. Молодая женщина могла оказаться заморской пассией профессора Минца или, того хуже, его кузиной, живущей в Израиле. Но как можно сказать о женщине лестно, если она тебе не показалась?

– Мне тоже не нравится, – ответил Минц, чем снял с Удалова напряжение. – Мне даже странно, что результат оказался именно таким. Я ждал иного. Ты чего пришел?

– Ах да! – Удалов не сразу вспомнил о цели своего визита. – Скотч у меня кончился, а котенок библиотечную книжку порвал.

Минц достал с полки катушку скотча и продолжал развивать свою мысль:

– Коллективное творчество опасно тем, что за основу свою берет идею отрицания.

– Что за портрет? – спросил Удалов.

– Я и говорю, – продолжал Минц. – Принцип, положенный в основу, неверен.

– Ну скажи, не томи!

– Ничего интересного, хотя предмет для размышлений, – ответил Лев Христофорович. – Журнальчик «TV парк» предложил читателям составить идеальный образ телевизионной ведущей, взяв у нескольких, наиболее популярных, самую привлекательную часть лица. Вот и стали читатели присылать порезанные фотографии, изображения лбов и носов, лица, склеенные из кусочков, или просто перечисления любимых черт любимых лиц.

Шестьсот семьдесят восемь писем просмотрели сотрудники редакции и собрали лицо, сочетающее в себе лоб Петковой, нос Митковой, подбородок Котковой, уши Ветковой и так далее.

Вот и получилось.

– Уродство получилось! – тверже, чем прежде, заявил Удалов.

– Не скажи, – ответил Минц. – Ты пугаешься, а поглядываешь в ту сторону. Я ведь не просто вырезку из журнала к стене прикнопил, а изучаю реакцию населения на это странное и вроде бы непривлекательное лицо. Грубин на эту дикторшу шесть раз поглядел, ты уже четыре, даже старик Ложкин в его восемьдесят с лишним три раза взор поднял. Эта же статистика касается женщин. Тоже смотрят.

Удалов не согласился, но, когда выходил из комнаты, непроизвольно оглянулся, встретился взглядом с синтетическим портретом, чуть было не сплюнул, настолько неприятной показалась ему эта женщина, и ушел домой. Ночью он просыпался раза четыре. Потому что эта женщина являлась к нему во сне, нашептывала совершенно неприличные для его возраста предложения, и Удалов совершенно неожиданно на них соглашался. Просыпался и обнаруживал, что спит с Ксенией, а не с портретом.

Утром, прогнав сны, Удалов посмеялся над собственной старческой дуростью, пошел в стройконтору, а по дороге купил в киоске номер «TV парка» с портретом той самой отвратительной женщины.

Над кроватью дома он, конечно, повесить ее не посмел – зато сложил и спрятал в бумажник. Чтобы в укромных местах вынимать и смотреть.

Об этом он не стал рассказывать даже Минцу, но Минц и без Удалова проводил наблюдения над людьми, и реакция населения Великого Гусляра на скомбинированную дамочку навела его на мысль, которой он далеко не сразу поделился с друзьями.

Поделился он ею с ними лишь весной, когда распускались почки и появлялись первые перелетные птицы, а многочисленные политические партии стали выдвигать кандидатов в президенты.

Тогда Лев Христофорович лично пришел в городскую газету, сохранившую старое название «Гуслярское знамя», правда, сменившую, может, временно, это знамя, и предложил жаждущему хорошей отечественной сенсации новому главному редактору Михаилу Юрьевичу Стендалю соблазнительный план.

Через неделю, после тщательной подготовки, план начал осуществляться.

На первой полосе газеты были опубликованы портреты всех известных нам кандидатов в президенты, на второй странице – знаменитых политиков, на третьей – киноартистов и деятелей культуры. На четвертой странице читателю предлагалось выбрать из всех ста шестидесяти портретов самый приятный на вид лоб, самые лучшие губы, самые выразительные глаза и даже самые мужественные уши.

Редакция обещала опубликовать получившийся портрет под названием «идеальный президент».

– Ничего не выйдет, – сказал Удалов, который сидел у Минца за столом и аккуратно орудовал ножницами, порой задумываясь, порой удивляя Минца вопросами:

– А одно ухо взять можно?

– Неужели настолько разные уши...

– В ухе тоже есть характер.

– Делай, как знаешь.

– А что любопытно, – сказал Удалов, – что моя Ксения в комнате сидит, режет, а Максимка с женой в спальне режут.

– Весь город участвует, – ответил Минц.

Сам он не резал. Он наблюдал за экспериментом и готовил к завтрашнему дню свой весьма особенный компьютер, подаренный ему королем Таиланда за «оказанные услуги». Какие услуги – и король, и Минц молчат.

Минц шептался с компьютером, а Удалов резал, резал, остановился и вдруг услышал, как над городом несется тысячекратный шум разрезаемых газетных листов.

Население в Гусляре приблизилось к двадцати тысячам человек.

Тираж «Гуслярского знамени» достигал двух тысяч, он распространяется также и в районе. Специально для эксперимента было напечатано десять тысяч номеров, и их, надо сказать, не хватило.

Если бы не подарок таиландского короля, обработать письма с синтетическими портретами было бы невозможно.

А так на двух машинах письма свезли к дому № 16 по Пушкинской улице, где проживает инициатор эксперимента профессор Минц.

Трое суток Минц с помощью и соседей, и приходящих добровольцев вскрывал конверты и показывал портреты компьютеру.

В шесть тридцать вечера четвертого дня компьютер издал характерный звук свершения, который отозвался в любопытных сердцах многочисленных зрителей, которые собрались во дворе.

А еще через десять минут Минц вынес получившийся портрет во двор и показал народу так, как некогда палач показывал голову казненного самозванца или повитуха – новорожденного наследника престола.

– Вот он, идеальный лидер нашего государства, – сказал с крыльца Минц, держа листок перед собой и выглядывая из-под него. – Вот он – ваша воплощенная мечта, составленный вашей волей из кусков лиц самых знаменитых людей.

И тяжкий вздох разочарования прокатился по двору, вылетел на улицу и понесся к лесу.

Вечерело, лужи подмерзли, снег еще таился в тени домов и под елями.

– Провал, – сказал Удалов.

Люди уходили, унося свое разочарование.

– Мне их не жалко, – сказал Минц. – Ведь тьма всегда сгущается перед рассветом, как говорят революционеры.