Вадим Шефнер - Лачуга должника и другие сказки для умных (сборник)

Годы шли. На работе у меня все обстояло благополучно. С Клавирой жили мы дружно, сыну Витьке уже пять лет стукнуло. Вроде бы процветай да радуйся, но я ведь не олух бесчувственный, я понимал, что впереди маячат возрастные трудности: Клава – простая смертная, а я – миллионер. Они, трудности эти, и на самом деле в дальнейшем возникли. Но не о том сейчас моя речь.

Меня все время томили чувство одиночества и невозможность ни с кем поделиться тайной своего миллионерства. Иногда я начинал казаться себе каким-то прохиндеем, который ценой смерти брата родного заимел жизнь почти вечную и не знает, что с ней делать. Но больше всего меня то угнетало, что талант мой застыл на точке замерзания. Некоторые мои товарищи по литобъединению уже в толстых журналах густо печатались, а я сидел у моря и ждал погоды. У меня был творческий запор.

И вот решился я потолковать обо всем этом с Вадимом Шефнером. Почему именно с ним? На то имелись особые причины. Во-первых, мне нравились некоторые его стихи, правда не все. Не те, где он со своей колокольни, а вернее – с кочки, поучает всех и каждого, как нужно жить, а те, где он вроде бы сам с собой наедине размышляет. А во-вторых – и это всего важнее, – я был знаком и с прозой его сказочно-фантастической. Правда, сам я ее, между нами говоря, не читал, я фантастику терпеть не могу, но, когда я на флоте служил, один мой сослуживец. Гена Таращенко, – наши койки рядом стояли – очень интересовался шефнеровской фантастикой и часто пересказывал мне ее. Я, чтоб человека не обидеть, его не перебивал.

Раз Гена подсунул мне одну шефнеровскую фантастическую книжицу – читай, мол, и радуйся. Я честно страниц пять прочел, больше одолеть не мог. Ведь Шефнер писал даже не научную фантастику, а не разбери-бери что, смешивал бред и быт. Но теперь, в данном-то, в особом случае, именно этим он и был для меня подходящ. Я надеялся, что раз он пишет такое, то поймет, расчухает, в какую каверзную ситуацию я влип, и что-нибудь да присоветует.

Ну, а в-третьих, тут имел значение и территориальный фактор. Мы с Клавирой обитали в те годы на Гатчинской, а Шефнер тоже жил на Петроградской стороне, через две улицы от нас. Я его частенько видел на Чкаловском проспекте, но в разговор не вступал. В лицо я его давно знал – он у нас на литобъединении несколько раз выступал. Имелась у меня, между прочим, и пара его стихотворных сборников, с фотографиями. Но в книги свои он совал такие снимки, на которых выглядел моложе и симпатичнее, чем в реальности. Будь у меня все в порядке – не стал бы набиваться на общение с ним.

Однако беседа нужна была мне. И вот однажды в субботу увидел я его на углу Чкаловского и Пудожской и подошел к нему. Я сразу заявил, что мне понравилось его стихотворение «Петербургский модерн» (я его в журнале недавно прочел), и стал объяснять, чем именно понравилось. Шефнер слушал в оба уха и одобрительно глядел на меня правым глазом (левым он не видел). Потом спросил, как меня звать. Услышав мое имя, сказал, что читал кое-что мое, и даже процитировал четыре строчки.

– Значит, вам нравятся мои стихи?! – наивно выпалил я.

– У меня просто память хорошая, – буркнул он. – У вас встречаются очень даже неплохие строки, но очень уж неровно вы пишете, баналыцина какая-то так и прет из вас… А почему ничего вашего давно в печати нет?

– Вадим Сергеевич, вот об этом я и хочу потолковать с вами с глазу на глаз, в домашней обстановке. Нельзя ли мне забрести к вам?

Он сразу скис, заюлил, начал целую баррикаду громоздить из отговорок. Это тот человек был!

– Вадим Сергеевич! – с чувством заявил я. – Тут не только в стихах дело, тут вообще очень важный для меня разговор, и для вас интересный. Я вам о себе такое выплесну, что вы без пол-литра закачаетесь!

Тогда он нехотя выдавил из себя:

– Ладно. Приходите завтра в час дня.

Я спросил у него точный адрес – и мы расстались. На другой день в тринадцать ноль-ноль я чин-чинарем явился к Шефнеру. По пути забежал в одну торговую точечку, хватил два стакана вермута по два двадцать бутылка – для самоутверждения. Жил Шефнер в обыкновенном жэковском доме. Дверь в квартиру открыла мне очень миловидная и симпатичная женщина: то была Екатерина Павловна, жена Шефнера.

– Вадим, это к тебе! – крикнула она в коридор.

Шефнер вышел, пригласил меня в свой кабинет. Там стоял письменный стол – почему-то совсем голый, ничего на нем не стояло и не лежало. Еще я запомнил невзрачный секретер, диван, три кресла, столик с пишущей машинкой. Вообще – обстановка не ахти какая. Правда, много было стеллажей с книгами.

На одной стене, в просветах между стеллажами, висели изображения парусников и военных кораблей, на другой – вперемежку – портреты Достоевского, Пушкина, Гоголя, Блока, Тютчева, Заболоцкого, Булгакова, большая фотография Зощенко и портрет какого-то полного мужчины в старинном завитом парике. Я спросил у хозяина, кто это такой.

– Джонатан Свифт, – ответил Шефнер. – Разве вы его не читали?!

Я честно ответил, что в детстве прочел «Гулливера», но в той книжке портрета автора не имелось. Тут Шефнер сказал, что я обязательно должен прочесть Свифта в полном академическом издании, потом перескочил на Герберта Уэллса, потом вдруг заговорил об Одоевском – это, мол, не вполне оцененный писатель. Затем завел похвальную речь о Рэе Брэдбери, Станиславе Леме, о братьях Стругацких… Потом понес какую-то муть насчет того, что в фантастике должны действовать самые обыкновенные люди и что всякая хорошая фантастика в какой-то мере всегда автобиографична. Мне до всего до этого было как до лампочки.

– Вадим Сергеевич, – вежливо прервал я его. – Мне, ей-богу, не до фантастики. У меня на поэтическом фронте прорыв, да и все будущее – под вопросом. Я вам сейчас о самом себе факты выложу.

– Ну, выкладывайте, – как-то нехотя согласился он.

Я начал рассказывать все без утайки, начиная с детства. Рассказал о матери и об отце, тете Лире, дяде. Филе, Валентине. О том, как мы стали миллионерами и что из этого вышло. Шефнер слушал внимательно, порой вставлял наводящие вопросы. Я понял: он мне поверил; ясное дело, в уразумении моей особой ситуации ему помогли его полубредовые повести и рассказы. Я говорил долго, Екатерина Павловна нам дважды чай приносила за это время.

– Сложная история, – подытожил Шефнер. – В отношении поэзии вашей ничего вам посоветовать не могу. Но уверен, что в том оползне событий, который вы вызвали, лично вы ничуть не виноваты. Вы – пылинка, подхваченная бурей случайностей.

– Ну а вот экстракт этот вы, Вадим Сергеевич, выпили бы? Только по-честному отвечайте!

– В молодости, пожалуй, выпил бы сдуру, – признался он. Потом добавил: – А в нынешнем моем пожилом возрасте, хоть и жить осталось с гулькин нос, не стал бы пить. Потому что перебор в игре – это не выигрыш.