Михаил Успенский - Там, где нас нет. Время Оно. Кого за смертью посылать

Будимир покосился и от греха подальше побрел в лес искать полынь.

— После старухи встанет перед тобой воин с двойной секирой и в два человечьих роста. С ним ни слова не разговаривай, бей промежду глаз дубинкой и ножом в живот, как я учил. Если ему поддашься, угодишь в Навье Царство, как после старухиного угощения. Но ты не поддашься. Третьим будет жрец не нашего бога. Голова у него баранья, значит, и толковать с ним не о чем. Но я тебе пальцы на левой руке, пока не закостенели, сложу кукишем — это у них вроде пропуска. Далее встанет на пути заплечных дел мастер Кудерма — весь в красном, словно от рассыпной рожи лечится. С тем разговор короткий, но только руками к нему не прикасайся и пинай прямо ногой в низ живота… Да ты слушаешь ли? Неужели ваши друиды покойника так просто в землю пихают и не растолкуют, как ему дальше быть? Когда Кудерма не стерпит боли и согнется, выдернешь у него точно с макушки зубами три волоска…

— Я не думала, что моего брата станут погребать столь варварским способом, — раздался тихий и нежный голос.

— Отстань! — огрызнулся Жихарь. — Не до тебя!

Но все–таки отложил лопатку и оглянулся. На дороге стояла легкая, из прутьев сплетенная повозка, запряженная двумя беспросветно черными конями. Из повозки вышла девушка.

Этого добра Жихарь повидал не хуже царя Соломона, но тут забыл и про беду, и про обряды. Он еще и разглядеть как следует не успел светлого ее лица, а знал уже и чувствовал наперед, что падает прямо на душу нелюдская тоска, что теперь и горе не страшно, и победа не в радость, и дела напрасны, и не остудит зима, и не согреет лето, и вода не унесет жажды, и земля не успокоит, и ветер не освежит, и не опалит огонь. Тем более что с ним уже сто раз такое бывало.

— То, что Рыбы пожрали Овна, еще ни о чем не говорит, — сказала девушка. Губы ее при этом не шевелились, а голос шел со всех сторон. — Лучше зарой свою нелепую яму, мальчишка, и перенеси тело моего брата в повозку. Он ушел до назначенного срока, и кое-кто за это поплатится…

Ее длинное и узкое платье казалось сшитым из того же вещества, что и кони, — ни одной складки нельзя было разглядеть, ни одного отблеска, и тем посрамлялось висевшее высоко в небе солнце, бессильное пробить эту черноту. Разбросанные по платью бледно–зеленые жемчужины образовывали какой-то строгий узор. Если долго его рассматривать — а именно это Жихарь и делал, не осмеливаясь еще раз поглядеть в лицо, — в голове все начинало ходить ходуном и в сон тянуло…

Тревожно заорал петух. Пришелица недовольно передернулась и на мгновение как бы расплылась в воздухе, но тут же вновь обозначилась.

— Сверни шею дерзкой твари, — потребовала незнакомка, и богатырь наконец пришел в себя.

— Что вы все до птички докопались? — заворчал он и полез вон из ямы. — Ты кто такая?

— На зеленых валийских холмах меня зовут Морриган… — Она даже вроде улыбнулась, но на Жихаря такое имя не произвело никакого действия.

— Вот что, девка, — сурово сказал он. — Ты над покойниками причитывать горазда?

— Что–о?

— Над покойником полагается причитывать, — объяснил Жихарь, весьма довольный, что озадачил красавицу. — Ну, еще надобно волосы распустить, ро… личико то есть, расцарапать, хоть и жалко, и голосить жалобно–жалобно — так, чтобы даже камень прослезился…

— Я сама знаю, как проводить брата. Делай, что я велела, и не говори лишнего.

— Да знаешь ли ты, каков был при жизни Яр–Тур?

— Как! Он узнал свое имя? Откуда?

— От меня, конечно. Так вот о деле — ведь недаром же… — Богатырь торопливо зашарил по карманам. — Смотри! — Он покрутил в воздухе золотой ложкой. — Алтын–хлебал! Ни у кого такой нет! Ее у меня сам царь Соломон выклянчивал, в ногах валялся.

Загадочная Морриган закрылась от ложки обеими руками, будто увидела давно подохшую крысу.

— Почему… Почему у тебя в руке ваджра? — спросила Морриган, и в голосе ее что-то надломилось и задребезжало.

— У, тут рассказывать — на трех возах не увезешь, только не время, — сказал Жихарь. — Оплакать-то человека надо или как? Тем более ты сестрой себя объявила. Я тут весь уже на слезу перевелся, а ты хоть бы подошла, брата на прощание поцеловала…

— Его найдется кому поцеловать, — сказала Морриган, и от этих слов стало Жихарю жутко, как в тот раз, когда спросил он у деда Беломора про хозяйку.

— А теперь я узнала тебя, Рудра, Красный Вепрь Неба… Ты вернулся с ваджрою в руке, чтобы еще раз поразить змея Шешу?

— Никого я не хочу поражать, а тебе друга не отдам, — объявил богатырь. — Подумай своей прекрасной головой: ну куда ты его повезешь? Ведь жара, вас мухи заедят…

Одним движением он расстегнул куртку и ударил себя в грудь кулаком — чуть ребра не проломил.

— Не отдам! Мы с ним побратались, а ты неведомо кто! Так из лесу любая шишига выйдет, скажет, что брат, а сама потом косточки обгложет…

Она впервые открыла рот и расхохоталась. Смех был тонкий и красивый, но, когда он отзвучал, стало значительно лучше.

— Ты езжай своей дорогой, — сказал Жихарь. — И коней забери, не надо мне их, пусть на них цыган Мара катается…

— Однажды он попробовал, — сказала она и стала медленно приближаться к богатырю. Платье ее по–прежнему оставалось неподвижным, и было непонятно, как она там, под тканью, двигается. — С тех пор его племя и скитается по земле…

Морриган придвигалась все ближе и ближе. Голова у Жихаря стала совершенно мокрой, и в нее не приходили никакие подходящие к случаю заклинания. Лишь почему-то припомнился простой и всем известный любовный заговор: «Я гляжу ей вслед — ничего в ней нет, а я все гляжу, что-то нахожу…»

Она подошла вплотную, протянула хрупкую руку и стала водить пальцем по рисунку на рубахе. Жихарь закрыл глаза и потянул носом. Ничем от нее не пахло — ни мертвым, ни живым.

— Как странно искажены эти руны, — сказала она. — Можно подумать, они начертаны тысячелетия назад. Здесь написано «железная дева» или что-то в этом роде. Кто она тебе? Она твоя покровительница?

«Что же Будимир помалкивает? — подумал Жихарь. — Лучше я подхвачу братку да побегу в лес — в таком платье не больно-то догонит. Хотя это, конечно, полный позор…»

— Какая там покровительница, — сказал он, стараясь не сорваться на крик. — Просто мне эта рубаха приглянулась: тут и головушка мертвая, и другие страшилы — не всякий и полезет. Да, — оживился он, мысля отвлечь красавицу. — Ты не знаешь, что за тварь мы с Яр–Туром завалили?

Морриган даже не оглянулась на дорогу, где валялось в пыли растоптанное чудовище.

— Ах, это? — Она положила ему на грудь ладонь. — Это лишь у вас в глуши могло сохраниться нечто подобное. Была некогда такая игра, игроки делились на отряды по одиннадцать человек, и те, кто проигрывал… Впрочем, это неинтересно…