Константин Соловьев - Восьмое Небо

- Еще узел! – ревел капитан Джазбер, лязгая стальными зубами так, что казалось, будто они высекают искры, - Вздерну мерзавцев! Вытягивай! Держать грот! Спущу по семь шкур с каждого!

Все было тщетно. «Саратога» дрожала так, что трещали шпангоуты, но не могла оторваться, напротив, расстояние между кораблями стремительно сокращалось. Так стремительно, что совсем скоро Тренч мог разглядеть детали без всякой подзорной трубы. Увиденное заставило его изумиться, на несколько минут забыв и про саднящую боль и про холод.

Он никогда толком не разбирался в кораблях и их оснастке – к Рейнланду никогда не швартовались ни тяжелые грузовые шхуны, ни огромные баржи, ни сверкающие бронзой военные корабли. В его окрестностях не проходили оживленные торговые ветра, которые так любят небоходы, оттого даже с самого вершины Рейнланда в хорошую погоду сложно было разглядеть парус. Для него, безвылазно прожившего шестнадцать лет на родном острове, все корабли были на одно лицо – величественные и жутковатые небесные обитатели сродни китам, которые живут где-то в непроглядных высотах и дышат ветрами, которые ему никогда не вдохнуть.

Другие мальчишки Рейнланда без устали штудировали затертые устаревшие лоции и тренировались на слух отличать направление ветра, до хрипоты спорили о преимуществе апселя перед кливером, пытались изучить слова из немелодичного наречия небоходов – гакаборт, боцманмат, ростр… Они были уверены, что непременно попадут на корабль. Если повезет, юнгой на большой торговый шлюп, а еще лучше – на военный фрегат. Сверкающие пушки, портупеи, вымпелы, огромный флаг Готланда на грот-мачте, слаженный салют, громом сотрясающий небеса…

Его самого никогда не влекло небо. Распахнутый над головой небесный океан со скользящими завитками облаков казался ему чересчур огромным и пугающим, не созданным для человека и таящим множество опасностей. Что ж, не каждому дано родиться небоходом. Некоторые вполне спокойно всю жизнь живут на одном острове, не зная дыхания других ветров, точно камни, которым уготовано веками лежать на одном месте. Тренч и себя считал таким камнем, прежде чем Роза Ветров не продемонстрировала свой жестокий нрав. Так что разглядывая пиратский корабль, расстояние до которого с пугающей стремительностью сокращалось, он, в отличие от команды «Саратоги» даже не представлял, что это за небожитель. Однако, в отличие от прочих небоходов, он сам давно смирился с собственной участью – это позволяло ему разглядывать пиратский корабль не с ужасом, как прочие, а почти с любопытством.

Корабль был велик – настоящая громадина, которая сама могла сойти за небольшой остров. Меньше грузных лихтеров с рудой и смолой, что проходили через Рейнланд, но куда больше самой «Саратоги», которая на фоне пирата выглядела невзрачной беспомощной рыбешкой вроде карасика. Тренч отчетливо видел три высоких мачты, унизанных раздувшимися парусами, на первой мачте паруса были прямоугольные, на двух прочих – косые. Мистер Боузи называл этот корабль баркентиной, и у Тренча не было повода усомниться в его познаниях касательно классификации. В конце концов, велика ли разница, кто именно превратит тебя в размазанную по палубе копоть?..

Корабль не был новым, до этого он догадался сам. Новые корабли идут иначе, они резкие и порывистые, как молодые белуги-тяжеловозы, которых еще не успели приучить к узде, они словно резвятся в струях ветра, подставляя ему бока. Пиратская баркентина шла мягко и неспешно – ход корабля, который не один десяток лет проболтался в воздушном океане – но это не мешало ей уверенно настигать «Саратогу». Разумеется, одного ветра было недостаточно для того, чтоб набрать такую скорость. По бокам пиратской баркентины вращались два огромных колеса, не идущих ни в какое сравнение с паровыми колесами самой «Саратоги», их лопасти равномерно перемалывали воздух вперемешку с облаками, черпая его широкими лопастями. Тренч поежился, представив себе столкновение с таким колесом – тут, поди, и пушек не понадобится, мгновенно раздробит в щепу…

Но причудливее всего был корпус. Когда расстояние сократилось до нескольких кабельтов, Тренч едва не разинул рот от удивления. Он привык к тому, что над верхней палубой, не считая мачт, выдается лишь квартердек с капитанским мостиком – узкая полоса чистого пространства, на которой находится штурвал. Но корабел, создавший пиратскую баркентину, похоже, был иного мнения об устройстве судна. Он совершенно игнорировал аэродинамику и законы небесного океана, диктующие кораблю определенные очертания корпуса – плавные обводы, минимум выдающихся деталей, обтекаемость, словом, все то, что создано для уменьшения сопротивления воздуха. Если выше верхней палубы пиратская баркентина выглядела потрепанным и не слишком выдающимся кораблем, то ниже начиналось черт знает что.

У этого корабля было две дюжины иллюминаторов, но, кажется, ни одного одинакового – они просто усеяли борта так хаотично, словно плотники вырезали их где придется, нимало не заботясь какой-либо схемой. Медные иллюминаторы, деревянные иллюминаторы, стальные – все они бликовали на солнце, отчего корабль казался чудовищем о сотне глаз, с любопытством таращившимся на «Саратогу». Одних иллюминаторов странному кораблю было мало, местами можно было рассмотреть старомодные окна со створками или без, какие-то невообразимые фрамуги, люкарны [17] Люкарна – оконный проем в скате крыши. , бифории [18] Бифорий – разделенное на две части арочное окно. … Все это торчало наружу без всякой системы и симметрии, вызывая недоуменные восклицания небоходов и озадаченные взгляды. Тренч мог их понять, для этого не требовалось быть небоходом самому. Даже на грузовом корабле это выглядело бы комично и нелепо, но на пиратской баркентине, созданной для обжигающего грохота боя!..

Но не это поразило его больше всего. Из корпуса баркентины почти на всем его протяжении выступали детали, сперва показавшиеся ему прилипшими моллюсками. Но это были не моллюски, а пристройки. Большие и маленькие балкончики, эркеры, пристройки, мезонины, арки, карнизы и целые баллюстрады. Это выглядело нелепо и странно. Словно какой-то безумец, вооружившись плотницким инструментом, вздумал соорудить из старой баркентины дом – и порядком в этом преуспел. Как и иллюминаторы, все эти архитектурные элементы, совершенно несвойственные парусному кораблю, торчали в совершенно произвольном порядке, лишь чудом не касаясь парового колеса, от верхней палубы до самого киля.

Тренч озадаченно почесал в затылке. На Рейнланде иногда болтали о харибдах – страшных чудовищах, сотворенных Маревом из угодивших ему в пасть кораблей. Говорили, именно так они и выглядят – несуразные, искаженные, превращенные в жуткие пародии на корабли, да еще и охваченные неутолимым голодом…