Сергей Васильев - Переезд [СИ]

— На что жалуетесь? — вежливо спросила мастер.

— На машину, — поспешно ответил Бюргамай.

— Что с ней? Рассказывайте!

Бюргамай слегка растерялся. Он думал, что мастер сначала поговорит с ним о делах, о размножении мелких цыбликов, о проблемах переезда, и лишь потом они плавно перейдут к неполадкам с машиной. Сразу видно — сильно занята. Так что о хороших манерах надо на время забыть.

— Я тут переездом занялся. Машину купил. Когда сюда ехал — всё нормально было. А здесь она чего-то заартачилась. Не хочет летать.

— Далеко?

Бюргамай сообразил, что емлянка интересуется, где у него стоит машина, и поспешил успокоить:

— Совсем рядом, ваше мастерство, вам пару раз шагнуть. Я всенепременно провожу.

— Веди, — емлянка говорила кратко, нервируя Бюргамая.

Он слегка посинел и засеменил вперед, показывая дорогу. Мастер шла, постепенно отставая, как ни старался Бюргамай укоротить свои шаги. При этом она негромко проговаривала какие-то фразы на родном языке. Из тех, что являются заклинаниями для хорошей и качественной работы. Заранее готовилась.

Уважение у Бюргамая к мастеру росло всё больше. Возложит она руки на машину, скажет несколько заклятий — и всё. Машина сразу же слушаться начнет. Красота! За этими мыслями Бюргамай очнулся только у своего дома. Обернулся. Емлянка потихоньку приближалась.

— Не могу ли я узнать ваше имя, достопочтенная? — обратился Бюргамай к наконец подошедшей емлянке. Именно так следовало разговаривать с высокими специалистами. Кто, кроме них, мог общаться с машинами на равных? Высокое искусство починки, да.

— Варвара, — отрывисто сказала мастер. Прибор, с помощью которого емляне разговаривали с каралангами, присвистывал и скрипел, но разобрать слова было вполне возможно. Гораздо легче, чем когда емляне говорили сами.

— Что же означает сие имя? — Бюргамай продолжал поддерживать светскую беседу.

Емлянка длительно посмотрела на него, но ничего не ответила. Наверно, зря он ее об имени спросил. Наверняка, запрет какой-нибудь на это есть, а он и не знает.

— Показывайте машину, — в конце концов сказала она.

Бюргамай обрадовался. Еще бы: неловкость вопроса об имени сгладилась сама собой.

— Вот… — все свободные щупальца в искреннем недовольстве мотнулись в сторону капризули.

Мастер обошла машину с нагруженным на нее скарбом и, главное, ракушкой и поинтересовалась:

— Долго грузили?

— Утром начал. К полудню закончил. Вот как раз перед обедом, — Бюргамай постепенно перенимал отрывистую манеру разговора емлянки.

— Придется снимать.

— И ракушку? — Бюргамай в отчаянии сплел щупальца позади спины.

— Всё. А ее — в первую очередь.

— Но зачем?!

— У вас перегруз.

— Быть не может, — возразил Бюргамай, чуть краснея в почтительном превосходстве. Уж что-что, а массу своих вещей он прекрасно знал.

Мастер пошевелила одним из пяти отростков на конечности. О-о! Знаменитый жест приглашения! Бюргамай живо приблизился. Емлянка слегка наклонилась над панелью машины и показала на светящийся индикатор в начале красной зоны.

— Видите?

Бюргамай, конечно, видел, но что это означает — не знал.

— Она сердится? — свое предположение Бюргамай высказал, демонстрируя жесты сомнения.

Мастер опять надолго замолчала, глядя на караланга. Бюргамай решил оправдаться:

— Мне ее Самай продал. Сказал, что грузоподъемность ровно двадцать два кило-бульпа.

— Нет. Двадцать две тысячи бульпов. А у вас нагружено двадцать две пятьсот. Есть разница?

Бюргамай ничего не понимал. Ни емлянский счет. Ни «кило», ни «тысячи», ничего. Он видел, что новой машине плохо, и от этого сам распереживался. С удрученным видом, с помощью кран-дерева, он стащил с машины всё, что на нее загрузил, и пошел прогуляться. Посмотреть на недалекий океан, послушать шум волн, бьющих в низкий берег, подышать горько-соленым ветром, кидающим на лицо терпкие зелено-желтые капли.

Только раз он обернулся. Мастер склонилась над машиной и что-то делала. Лечила, наверно.

Надышавшись и успокоившись, Бюргамай вскоре вернулся. И вовремя. Мастер вытирала руки, а машина радостно подмигивала боковыми сигналами. Потом они внезапно погасли. Что-то не так? Смутные подозрения заставили Бюргамая вопросить пояснений у мастера:

— Как? Оживили? — с фиолетовым отливом неуверенности спросил он.

— Оживила? В каком смысле? Машина не живая…

— Не живая?! Умерла??! Только не говорите, что я ее перегрузил… — ужас от содеянного зелеными волнами прошелся по лицу Бюргамая.

— Нет, вы не поняли, — мастер решила объяснить свои слова, — машины в принципе не живые. Они — эээ… машины. Механизмы. Нечто неодушевленное, сделанное кем-то.

Бюргамай молчал. Не знал, что сказать. Вряд ли мастер стала бы его обманывать. Но тогда, получается, что все машины, которые емляне передали каралангам, сродни какому-нибудь камню, едва обтесанному щупальцем! И среди этих камней они живут? Да как вообще можно принимать в дар что-либо неживое?!

Мнение о емлянах у Бюргамая резко ухудшилось. Проще говоря, сошло на «нет». Ладно, недоразумение с числами — это еще можно понять. Но нельзя же общаться с тем, кто пользуется неживым. Он сам становится таким. Душа исчезает, растворяясь в бездушном окружении.

Караланг отвернулся от Варвары, игнорируя ее, и пошел к низкому стойлу с чуть проваливающейся крышей. Емлянская машина так и осталась на дороге. Пусть жалостливо моргает. Пусть о чем-то призывно гудит. Пусть. На самом деле этого нет. Не существует ее.

А ведь Бюргамаю так хотелось облегчить жизнь своему шняблику… Эх! Какая бы у него была подружка…

Караланг отворил приветственно заскрипевшую дверь стойла. Солнечный свет квадратом открытого проема упал на морду шняблика, от чего тот зажмурился. Не хотелось Бюргамаю его перегружать, а придется.

Слегка притронувшись к морщинистой коже грузовика, караланг вздохнул и прочуственно сказал:

— Надо. Понимаешь, надо. Переезжаю. Поможешь? В последний раз.

Старый шняблик грустно поморгал глазами, тяжело вздохнул и устало подставил спину под грузовую платформу.