Алексей Лютый - Двенадцать подвигов Рабин Гута

Про меня Сеня, как обычно бывает в таких случаях, абсолютно забыл. Вот она, людская дружба и преданность! Что-то, господин хозяин, если я сучкой увлекся, а ты во мне нуждаешься, я все бросаю и к тебе бегу. А от тебя даже взгляда заботливого в критической ситуации не дождешься!

В общем, обиделся я на Рабиновича и от скуки пошел Гомера в чувство приводить, поскольку про него тоже все позабыли. Сами понимаете, пощечины давать я не приспособлен, орать, как Попов, не умею, да и током, словно скат, ударить не могу. Поэтому в моем арсенале средств шоковой терапии было крайне мало. Собственно говоря, единственное, что я мог сделать, это зарычать на поэта. Однако после децибелов Попова мой клиент на звуки совершенно не реагировал. Пришлось сграбастать его зубами за тунику и попытаться энергично потрясти.

И вот только тогда Андрюша вспомнил, что его ученик требует к себе внимания, иначе так и останется сидеть посреди поляны, пока его археологи не раскопают. С криками «Мурзик, фу! Прекрати!» Попов бросился выручать Гомера, загрызаемого сердобольным псом.

От такой лживой оценки моих стараний я едва и Андрюшу не покусал, но вовремя опомнился. Жалко все-таки его. Он же не со злого умысла всякую дурь вытворяет, а по простоте душевной. Да к тому же кусать его опасно. Потом так поповским потом пропитаешься, что и дезинфекция Горынычем запаха не перебьет! Поэтому я спокойно отошел в сторонку и стал наблюдать, как Андрюша пытается привести незадачливого ученика в чувство. Поначалу у него ничего не получалось, и лишь когда Попов решил отвесить поэту мощнейшую оплеуху, тот мотнул головой, моргнул, встал на ноги и провозгласил:

– Голос услышал я с гор Пелиона, и он возвещал неумолчно: «Прячьтесь, убогие! „Юнкерсы“ в небе столицы!»

Оторопевший от такого поворота Попов врезал Гомеру по другой щеке. Тот тряхнул головой, несколько секунд смотрел мутными глазами куда-то в безоблачное небо, а затем ойкнул, икнул и кашлянул.

– Что это было? – спросил он. – Не глас ли родителя Зевса? Крона, который отродьем своим оказался погублен?

– Ты погляди, ожил вроде! – в ответ на это покачал головой Рабинович, которого успокоившаяся Немертея наконец прогнала от себя, направившись к ручью «попудрить носик», а Попов облегченно вздохнул.

– Ну что же, будем считать, что первый урок прошел без телесных увечий, – хлопнув Гомера по плечу, оповестил всех он.

– Последний, – отрезал Сеня.

– Что? – не понял его Андрюша.

– Последний урок это был, я сказал, – хмуро пояснил мой хозяин. – Еще раз себе что-нибудь подобное позволишь, я уже Ваньку останавливать не буду, когда он соберется тебя в свиную отбивную превратить.

– Да пошли вы все, уроды… – обиделся Попов, но вместо этого пошел сам. Подальше в лес. Видимо, для того, чтобы в одиночестве потосковать по своим безмолвным и безответным рыбкам.

К тому времени, когда Андрей, хмурый и молчаливый, вернулся обратно, все уже были в сборе и успели отойти от оригинальной утренней побудки. Попов уселся в стороне от всех и так жалобно принялся грызть травинку, что мне, честное слово, захотелось утешить бедолагу, притащив ему в зубах здоровый кусок жареной баранины. Вот только не возьмет же! Ну, не знает, чудак, что у него во рту живет более двух миллионов бактерий, а у меня – почти в два раза меньше. От того я и кариесом не страдаю, в отличие от людей. Впрочем, мое желание исполнил Иван. Отрезав от барана целую заднюю ногу, он завернул ее в листья салата, положил сверху пару лепешек и принес Андрюше. Тот удивленно посмотрел на друга, а Жомов оскалился во всю свою безразмерную пасть.

– Ну что, толстая визгливая свинья? Мир? – поинтересовался он у криминалиста. Тот усмехнулся в ответ и проговорил:

– Мир, безмозглая твоя бычья башка!

После этого на поляне наступило всеобщее согласие и благоденствие. На кого оно наступило, точно не скажу, но что не на Горыныча, это факт, поскольку тот оказался цел и невредим, лежа под жомовской форменной кепкой. Сожрав пару комаров и мелкого кузнечика, Ахтармерз довольно быстро набрал нормальный жизненный тонус, и Ванина кепка стала ему уже не укрытием, а чем-то вроде седла. Омоновец даже не сразу нашел, куда его головной убор подевался. А отыскав, шлепнул кепкой по среднему носу Горыныча.

– Не смей больше носить мои вещи, мародер! – сердито провозгласил он, а Ахтармерз в знак благодарности за проявленное внимание едва не прожег Ване дырку на штанах.

Впрочем, в этот раз все обошлось, и маленькую шалость второклассника-второгодника не заметил никто, кроме меня. Ну а я промолчал, поскольку на сегодня норма криков была всеми с успехом перевыполнена.

Пока на поляне продолжалась вся эта катавасия, солнце на небе поднялось довольно высоко, и торчать под его лучами было не слишком приятно. Именно поэтому завтракать путешественники решили в тени деревьев, около душистых кустов, на противоположной следу Андрюшиной звуковой волны стороне поляны.

Все чинно уселись в кружок, а я специально отошел в сторонку, чтобы не портить себе аппетита зрелищем того, с какой скоростью Андрюша поглощает пищу. Не успел я примериться зубами к огромной берцовой кости, специально для меня отобранной из общей кучи Сеней, неожиданно вспомнившим, что у него все-таки есть пес, как в кустах, справа от меня, послышалось тоненькое хихиканье. Поначалу я решил, что мне пригрезилось, но смешок повторился, и я, чтобы не спугнуть непрошеного гостя, сделал вид, что ничего не замечаю, а сам осторожно скосил глаза вправо и обомлел! Рядом со мной, на границе кустарниковых зарослей, стояла миниатюрная, не более тридцати сантиметров в холке, копия человеческой суч… то есть женщины.

Одета она была в такую же тунику, как и Немертея, только настоящей десантной камуфлированной расцветки. Ручки, ножки и личико мини-женщины были то ли покрыты зелеными рисунками, то ли странный орнамент на них был вытатуирован, я так и не разобрал, но эти узоры на коже делали маскировку почти идеальной. Увидев, что я на нее смотрю во все глаза, крошка захихикала снова и показала мне язычок. Как ни странно, но такой же зеленый, как и узоры на коже!

– Хи-хи-хи. Здравствуй, собачка, – тихо произнесла пигалица.

Меня? Собачкой называть?! От такой наглости я озверел и собрался ее куснуть разочек, чтобы знала, как к милицейскому псу следует обращаться, но ее голос услышал Сеня и резко обернулся. Пигалица попыталась спрятаться от его взгляда среди листвы, но правая голова Горыныча, появившаяся неизвестно откуда, молниеносным броском поймала мелюзгу за подол камуфляжной туники… Мне пришлось удивленно гавкнуть, отметив таким образом невероятную реакцию нашего персонального птеродактиля.