Алексей Лютый - Двенадцать подвигов Рабин Гута

– Ну и сколько можно эту проклятую баранину жрать? – простонал он и мечтательно улыбнулся. – Эх, тушенки бы сюда соевой. У меня жена с ней так вкусно макароны делает. Или картошечку жареную!

– Да-а, картошки бы я сейчас, наверное, ведро сразу бы съел, – поддержал его Андрюша, не забывая уплетать баранину за обе щеки. – В следующий раз куда-нибудь отправимся, надо будет с собой мешочек взять. А то сиди тут и жди, пока Колумб в Америку поплывет.

– Может быть, вы заткнетесь или вам нужно помочь? – вспылил Рабинович. – Как вы вообще о брюхе своем можете думать, когда у нас абзац полный?! Геракл отупел, Гомер заблудился, Немертея на Олимпе никогда не была. Где мы это гребаное жилище богов теперь искать будем? Или вам все по хрену и вы готовы в этой дыре еще на пяток тысяч лет остаться, чтобы потом при помощи посольства домой вернуться?

Естественно, подобная перспектива никого из друзей не устраивала, но особо бурные протесты по поводу такого предположения Рабиновича выразили Мурзик и Горыныч. Первый разразился таким злобным рычанием, что Попов от неожиданности едва не подавился куском мяса, а Геракл заревел и попытался забраться на руки к Жомову. За что и был поставлен в угол. Между двух деревьев. Горыныч высказал свой протест несколько тактичнее.

– Я, конечно, понимаю, что задача перед нашей спасательной экспедицией стоит архисложная, но не думаю, что усилием коллективного разума ее нельзя разрешить, – слегка воспарив над травой, проговорил он. – Если устроить мозговой штурм, с точностью до пятого знака после запятой определив математические вариации направления дальнейшего развития событий, то…

– Что этот урод сказал? – прервав его, удивленно поинтересовался омоновец у окружающих.

– Нет, если мы опять переходим на личные оскорбления, то я вести дискуссию отказываюсь! – обиделся Ахтармерз. – Не желаю выслушивать ваши грязные инсинуации по поводу моей внешности и расистские выпады на тему…

– Заткнитесь все, – ласково попросил Сеня.

Жомов пожал плечами и, плюнув, для успокоения собственной души сломал парочку деревьев. Горыныч демонстративно отвернулся, а остальные стали ждать, какие предложения выдвинет самоназначенный караван-баши. Рабинович выдержал надлежащую случаю паузу и задал единственный уместный в этой ситуации вопрос:

– Как теперь найти дорогу на Олимп?

После чего над поляной повисла гнетущая тишина.

Собственно говоря, ситуация действительно была тупиковой. Единственным, кто мог бы помочь решить проблему попадания в жилище богов, был Геракл. Но у того, как известно, после некорректного поведения Телема память отшибло. Поэтому сын Зевса выбывал из кандидатов на должность проводника.

До последнего момента Сеня рассчитывал на Гомера, надеясь, что рассказы о пропаже целой горы окажутся либо вымыслом, либо небольшим преувеличением. Рабинович был твердо уверен, что у греков просто отшибло память и они забыли, какая из гор довольно большого массива между Пенеем и Алиакмоном называлась раньше Олимпом. Однако, наткнувшись на плоскую равнину вместо высокогорной гряды, Сеня свою уверенность растерял, и теперь в окрестных лесах ее не смог бы отыскать даже Мурзик.

Андрюша выдвинул предположение о том, что горы спрятали дриады. Точно так же, как совсем недавно они укрыли их от воинственной клики амазонок, спешащих на выборы верховного бога в Афины. Однако Немертея тут же отмела это предположение. По ее словам, дриады, дальние родственницы титанов, ни за что не стали бы мешать ей в поисках, а все они как одна отрицали свое участие в организации побега Олимпа с места его постоянной дислокации.

– Я думаю, что к укрытию жилища богов приложил руку тот же чародей, который устроил нам ловушку на дороге к Хирону, – заявила титанида, но ее слушать никто не стал.

Во-первых, сейчас никого не интересовала технология исчезновения горы с лица земли. А во-вторых, этого неизвестного чародея вряд ли удалось бы найти до того, как олимпийские боги выдадут ментам необходимую для поисков информацию. Жомов тут же предложил «припахать» самих богов показывать дорогу, и за неимением лучшего варианта было решено опробовать этот.

Для начала, помня появление быстроногого и ехидного Гермеса во время знакомства доблестной российской милиции с мужеподобной Зеной, Ваня с выражением безмерного сожаления на лице дважды выстрелил в воздух из пистолета. Все долго ждали какой-либо ответной реакции, но либо олимпийские боги оглохли, либо Гермес уже растрепал всем и каждому, кто именно теперь вместо Зевса производит гром на планете. Истошные крики Жомова с угрозами в адрес богов тоже не сработали, как и не помогла молитва, наспех сконструированная Поповым. Боги остались глухи, немы и, видимо, на время заработали себе полный паралич.

Поняв тщетность всех усилий, менты поникли головами. Греки тоже не выглядели веселыми, и даже Геракл, увидев хмурую физиономию своего «папочки», едва не разразился вновь горючими слезами. Попов, предвидя, чем все это может закончиться, пожалел несчастное дитя и заткнул ему рот почти нетронутой бараньей ногой, а затем посмотрел на Рабиновича.

– Сеня, есть идея, – несмело проговорил он. – Я где-то читал, что погруженные в транс люди часто вспоминают такое, чего ни за что не могли бы вспомнить в нормальном состоянии. Может быть, попробуем загипнотизировать Геракла? Глядишь, поможет.

– И кто это у нас тут дипломированный психиатр? – ехидно поинтересовался в ответ Рабинович. – Ты, что ли, Андрюша, будешь его гипнотизировать?

– Ну, а что? Давай я попробую. Видел уже, как это делается, – скромно потупил очи криминалист. – Меня даже самого один раз гипнотизировали.

– Флаг тебе в руки, – Сеня разрешил начать эксперимент.

Первым делом Андрюша принялся искать какой-нибудь блестящий предмет, который можно будет использовать в качестве маятника. Таковым оказалась потускневшая серебряная ложка. Гомера тут же заставили чистить ее до зеркального блеска, и, пока он этим занимался, Попов расхаживал по поляне взад-вперед, зачем-то разминая руки и что-то бормоча себе под нос. Наконец к начищенной ложке была привязана веревка, и Андрюша остановился напротив Геракла, приготовившись пробовать себя в новой роли – внештатного гипнотизера-любителя Олимпийского районного отдела внутренних дел.

– Ты засыпаешь. Твои мышцы расслабляются. По твоему телу разливается тепло, – утробным голосом провинциального Калиостро провозгласил он, раскачивая ложку перед носом Геракла. – Тебе хочется спать. Твои глаза слипаются. Ты не можешь сопротивляться сну…

Попов бубнил не переставая, продолжая махать своим импровизированным маятником, больше похожим на кадило. Все члены экспедиции внимательно наблюдали, вполголоса строя предположения о том, получится у Андрюши что-нибудь или нет. Минуты две Геракл сидел неподвижно, усиленно кося глазами вслед движению ложки, а затем захихикал и принялся ловить самопальный маятник руками. Попова это взбесило и, чтобы вернуть сыну Зевса надлежащую процедуре неподвижность, пришлось Жомову садиться позади своего подопечного и мертвой хваткой прижать его руки к телу.