Алексей Лютый - Рабин, он и в Африке Гут

– Ну, допустим, рыбки твои не сдохнут, – меланхолично заметил мой Сеня. – Насколько я понимаю, вернемся мы назад в тот же самый день, в который отправились на прогулку. Так что за свои кильки в томате можешь не беспокоиться. Вот только боюсь, что твоя мама, увидев скрюченного артритом старика вместо жирного, хотя и вечно голодного блудного сына, грохнется в обморок.

– Типун и тебе на язык! – от нарисованных Рабиновичем перспектив Андрюша вмиг избавился от вечно розового цвета лица и часто захлопал своими длинными девичьими ресницами, словно собирался заплакать.

Предвидя, что последует за таким конфузом, я решил спасать чувствительного Андрюшу. Все-таки он существо безобидное и незлобное, а этим двум меринам – Ване и моему хозяину – только повод для шуточек дай, живого места на объекте своего юмора не оставят. Я, как вы помните, Попова всегда жалел и помогал ему выкручиваться из всяких неприятных ситуаций. Не мог его и теперь в беде оставить, поэтому применил испытанный прием: уставился на дверь и пару раз гавкнул.

– Похоже, к нам гости, – насторожился Рабинович. – Ванечка, иди посмотри.

– Я тебе что, мажордом? – удивился новой должности омоновец, но дверь открывать все же пошел. – Нет там никого! Крыша у твоего пса едет. Сначала бойцов моих облаял, а теперь ему пришельцы мерещатся.

– На меня еще утром наорал, – поддержал его Попов. Ну, спасибо, Андрюша! Скажите, люди, от чего вы все неблагодарные такие?

– Тихо, Мурзик, тихо, – утихомирил меня Сеня.

Такие проявления нормального общения со мной, абсолютно без альфа-лидерства, у моего хозяина случаются только в двух случаях: либо когда он в стельку пьян, либо когда на меня кто-то наезжает. Сейчас был второй случай, и, не будь Жомов с Поповым Сениными друзьями, досталось бы им на орехи по первое число каждого месяца включительно. А так им повезло. Рабинович даже не поорал на них как следует.

– Так, блин, орлы ощипанные, вы на моего пса прекращайте наезжать, – сердито цыкнул он на друзей. – Вам тут не нравится, а вы думаете, он от здешних порядков в восторге? Он, между прочим, поумней некоторых будет, а эмоции воспринимает получше нашего. Нервничает он, ясно? А вы, идиоты, вместо того, чтобы пса успокоить, только сильнее его раздражать начинаете.

– Да перестань ты злиться, – Жомов выглядел пристыженным. – Мы же просто так сказали…

– А в следующий раз не только говорите, но еще и думать иногда старайтесь, – оборвал его оправдания мой Сеня, а затем, вздохнув, поднялся с топчана. – Ладно, хватит болтать. Пошли с Моисеем план действий согласовывать.

Судя по всему, Мемфис был городом, в котором сплетни распространяются минимум со скоростью света. Еще вчера вечером трактир на постоялом дворе был битком забит любопытными, жаждавшими увидеть собственными глазами необычных чужестранцев, а теперь зеваками оказались заполнены и прилегающие к нему улицы. И причиной этого столпотворения, вероятнее всего, послужил вчерашний инцидент во дворце фараона. Увидев нас, зеваки зашептались.

– Видишь, Фарра, вон того носатого еврея с огромным псом? – услышал я тихий голос за спиной и обернулся. Спасибо за лестные слова, конечно, но молите своего бога, чтобы Сеня вас не услышал. – Так вот он посланник самого Сета. Мне шурин говорил, а он вторым помощником третьего чистильщика левого крыла запасной фараоновой конюшни служит, что лично видел, как Сет прислал своих слуг по первому его зову. И эти два огромных монстра сожрали половину Рамсесовых жрецов.

– Да ну? – удивился Фарра. – Брешешь!

– Вот тебе портрет Осириса во все пузо, что не вру! – побожился рассказчик. – А вон тот здоровый бык – уполномоченный резидент самого Ра. Видишь, у него на груди ОМОН написано.

– Сдурел ты, Лот, – Фарра покрутил пальцем у виска. – Амон через «А» пишется.

– Это у вас как слышут, так и пишут! – возмутился Лот. – А у нас в Сиуте и пишут, и говорят О-мон. Ясно тебе, деревенщина?

Мне, конечно, было интересно послушать, что эти идиоты еще про нас напридумывали, но Сеня, не отличавшийся таким тонким слухом, как у меня, не обратил на шепот болтунов никакого внимания и поспешил вперед, потащив меня за поводок. Зеваки расступились, освобождая дорогу, а затем сплоченной толпой, словно коммунисты на марше протеста, двинулись следом. Я, конечно, насмотрелся в своей жизни уже немало, но с такой наглостью сталкиваться еще не приходилось. Может быть, они еще и в конуру… то есть в спальню к моим ментам толпой полезут? Натянув поводок, который Сеня для солидности прикрепил к моему ошейнику, я остановился и, обернувшись к толпе, грозно зарычал.

– В натуре, Сеня, – поддержал меня Ванюша, отстегивая от пояса дубинку. – Мы что, так под конвоем этих баранов и будем по городу ходить? Может, тебе такой эскорт и нравится, но я его все равно сейчас разгоню.

– Подожди, – остановил его мой Рабинович. – Может быть, дадим Андрюше возможность с ними поговорить?

Все, держите меня семеро! Сейчас эксклюзивное представление начнется…

Шоу удалось действительно на славу. Андрюша, получивший возможность не просто таскаться за Рабиновичем в качестве плешивого хвоста, но и принести нашей команде что-нибудь полезное, резко остановился и, развернувшись к толпе, воздел руки к небу. Получился этакий Филипп Киркоров, но от славянских родителей. Теперь оставалось только пропеть что-нибудь из репертуара этого поп-дива, и сходство пропало бы совсем. Что Андрюша и сделал, завопив во весь свой могучий голос: «Я за тебя молюсь. Посмотри в глаза мне…»

Уж не знаю, поверили ли аборигены, что он молится, но глаз от Попова оторвать не смогли. Конечно, только те, кто стоять на ногах остался. Остальные в контуженном состоянии ползали на брюхе по земле, отыскивая в щелях между камнями мостовой остатки сознания, выбитые поповской звуковой волной. А Андрюша вдруг вспомнил, что забыл слова киркоровской песни, и сменил репертуар на Зыкину. Причем, сам не заметив того, забрался в такие высокие ноты, что у дома, случайно построенного напротив Попова, ультразвуком второй этаж купировало.

Тем, кто после такого представления еще не упал, было уже не помочь. От шока они попросту впали в кому и полностью ушли в глубь себя. Конечно, с площади их на следующий день убрали родные, растащив по домам. Но, промучившись с жертвами поповского вокала пару недель или месяцев, родственники сдали их на хранение в гробницу фараона. Там они до сих пор и лежат. Не верите? Да я клянусь шерстью моего злейшего врага, соседского котяры, сам на фотографии содержимого какой-то гробницы морду знакомую углядел. Того самого Лота, который Фарре сказки о моих ментах рассказывал! Замечу, кстати, что он неплохо сохранился после стольких лет неподвижного лежания в засаде.