Терри Пратчетт - Цвет волшебства [сборник]

Ответом был хор нерешительных отрицаний.

— Я покажу их вам.

— Ты вполне способен опрокинуть ещё стаканчик, старина, — заметил Война.

Чума покачнулся и без особого убеждения пробормотал:

«По-моему, нам пора уже двигаться».

— Да ладно тебе.

«Хорошо, тогда полстаканчика. Не больше. А потом в путь».

Война хлопнул его по спине и свирепо уставился в глаза Голода.

— И нам лучше заказать ещё пятнадцать мешков арахиса, — добавил он.

— У-ук, — заключил библиотекарь.

— О-о, — отозвался Ринсвинд. — Значит, проблема вся в посохе.

— У-ук.

— А кто-нибудь пытался отобрать у него этот посох?

— У-ук.

— И что случилось с этим человеком?

— Э-эк.

Ринсвинд застонал.

Некоторое время назад библиотекарь задул свечу, потому что присутствие огня беспокоило книги, но теперь, когда глаза Ринсвинда привыкли к темноте, волшебник осознал, что здесь вовсе не темно. Исходящее от книг мягкое октариновое сияние заполняло башню… не светом, нет, но и темнотой это тоже нельзя было назвать. Время от времени сверху, из мрака, доносился шелест разминаемых страниц.

— Так что наша магия победить его не может, да?

Продолжая тихонько крутиться на ягодицах, библиотекарь безутешно у-укнул в знак согласия.

— Значит, это практически бессмысленно. Ты, должно быть, заметил, что я не совсем одарен магическими талантами? То есть любая дуэль будет проходить по сценарию: «Привет, я Ринсвинд», и сразу после этого — ба-бах!

— У-ук.

— Таким образом, ты хочешь сказать, что я теперь сам по себе?

— У-ук.

— Ну спасибо.

Ринсвинд оглядел книги, выстроившиеся в слабом сиянии вдоль стен древней башни, вздохнул и быстро направился к двери, но, подойдя к ней, замедлил шаг.

— Я, в общем, пойду, — сказал он.

— У-ук.

— Чтобы предстать перед лицом Создатель знает, каких жутких опасностей, — продолжил Ринсвинд. — Чтобы положить жизнь на алтарь служения человечеству…

— Э-эк.

— Ну хорошо, всем двуногим…

— Гав.

— И четвероногим. — Он бросил взгляд на банку с патрицием и, признав своё поражение, добавил: — А ещё ящерицам. Теперь я могу идти?

Вокруг Ринсвинда, устало бредущего к чудовской башне, завывал взявшийся неизвестно откуда ураган. Высокие белые двери башни были закрыты так плотно, что их очертания едва различались на молочно-белой поверхности камня.

Некоторое время Ринсвинд барабанил в них, но ничего особенного не случилось. Такое впечатление, двери бесследно поглощали все звуки.

— Замечательно, — пробормотал он себе под нос и вспомнил про ковер.

Ковер лежал там, где его оставили, и это было ещё одним знаком, указывающим на то, что Анк переменился. В раздольные для воров дни до прихода чудесника, если вы что-то где-то оставляли, то оно там не залеживалось. Во всяком случае, если это «что-то» не было совсем уж непотребным.

Ринсвинд раскатал ковер на булыжной мостовой, и золотые драконы заклубились на фоне голубой земли — или голубые драконы взвились на фоне золотого неба.

Ринсвинд сел.

Встал.

Снова сел, поддёрнул балахон и с некоторыми усилиями стащил с себя носок. Затем вернул на место башмак и некоторое время бродил вокруг башни, пока не отыскал в куче мусора половинку кирпича. Он засунул кирпич в носок и несколько раз задумчиво взмахнул получившимся оружием.

Ринсвинд вырос в Морпорке. Морпоркцы любят, чтобы в драке на их стороне было численное преимущество примерно двадцать к одному. За неимением оного, сгодятся половинка кирпича в носке и тёмный переулок, в котором можно затаиться. Умело использованная половинка кирпича стоит двух волшебных мечей.

Ринсвинд снова сел и скомандовал:

— Вверх.

Ковер никак не отреагировал. Ринсвинд вгляделся в узор, отогнул уголок ковра и попытался сообразить, чем отличаются друг от друга две стороны.

— Ладно, — наконец сдался он. — Вниз. Но очень-очень осторожно. Вниз.

— Овцы, — заплетающимся языком выговорил Война. — Это были овцы. — Его увенчанная шлёмом голова со звоном ударилась о стойку. Он с усилием поднялся. — Овцы.

— Нет-нет, — возразил Голод, неуверенно поднимая тонкий палец. — Какое-то другое дмаш… дымаш… ручное животное. Вроде свиньи. Корова. Котёнок? Что-то вроде. Не овцы.

«Пчёлы», — подсказал Чума и мягко соскользнул со стула.

— Хорошо, — не обращая на него внимания, кивнул Война. — Ладно. Тогда ещё раз. С начала.

Он задал ритм, постучав по стенке своего стакана.

— Мы бедные… неопознанные домашние животные… никто нас не пасёт… — дрожащим голосом затянул он.

«Бе-бе-бе», — добавил с пола Чума.

Война покачал головой.

— Знаете, не катит, — сказал он. — Без него не катит. Он так красиво выступал на басовых нотах.

«Бе-бе-бе», — повторил Чума.

— Пасть закрой! — рявкнул Война и нетвёрдой рукой потянулся за бутылкой.

Вершина башни дрожала под ударами ветра — горячего, неприятного ветра, в котором слышался шёпот странных голосов и который сдирал кожу, словно мелкая наждачная бумага.

Подняв над головой посох, Койн стоял в центре магической бури. Волшебники увидели, как заполняющую воздух пыль прочерчивают силовые линии исходящей из посоха магии.

Эти линии изогнулись, образовав огромный пузырь, который разрастался до тех пор, пока не стал больше, чем сам город. И в нём появились тени. Изменчивые, нечеткие, колышащиеся, словно жуткие отражения в кривом зеркале, не более вещественные, чем кольца дыма или те картины, которые мы видим в облаках, — но ужасающе знакомые.

Вот промелькнула клыкастая морда Оффлера. Вот в клокочущей буре на какой-то миг показался Слепой Ио, глава всех богов, со своими вращающимися по орбите глазами.

Койн что-то беззвучно прошептал, и пузырь начал сжиматься, непристойно вздуваясь и дергаясь — заключённые в нём существа пытались выбраться наружу. Но они не могли помешать пузырю уменьшаться в размерах. Он уменьшился до территории Университета.

Сдулся до высоты башни.

Достиг размеров человека и принял дымчато-серый оттенок.

Превратился в жемчужину размером с… ну, в общем, размером с крупную жемчужину.

Ветер утих, сменившись тяжёлым, безмолвным затишьем. Сам воздух стонал от напряжения. Большинство волшебников лежали ничком на полу, где их удерживали выпущенные на свободу силы. Эти силы сгущали воздух и заглушали звуки, точно вся Вселенная заполнилась перьями. Но каждый из волшебников слышал, как громко бьется его сердце — так громко, что даже башня содрогается.

— Смотрите на меня, — приказал Койн. Они подняли глаза. Ослушаться было нельзя.

Он держал в руке сверкающий шарик. В другой руке был посох, из обоих концов которого шёл дым.

— Боги, — сказал Койн. — Заключенные внутри мысли. Может, они и раньше были не более чем сном.