Терри Пратчетт - Цвет волшебства [сборник]

Тем временем, брошенная им бутылка висела без всякой поддержки в воздухе в нескольких ярдах от него. В её случае время… ну, не то чтобы совсем остановилось, но на несколько порядков замедлилось. За несколько часов её траектория относительно волшебника и Двацветка изменилась лишь на пару дюймов. Стекло мерцало в лунном свете. Ринсвинд вздохнул и попытался поудобнее устроиться на стене.

— Почему ты вечно такой спокойный? — раздражённо спросил он. — Нас тут собираются принести в жертву неизвестно какому богу, а ты сидишь и равнодушно трескаешь жареный хлеб с морскими уточками.

— Ничего, какой-нибудь выход найдётся, — откликнулся Двацветок.

— Знать хотя бы, за что нас собираются приговорить, — продолжал волшебник.

«Ты что, очень хочешь это знать?»

— Это ты сказал? — осведомился Ринсвинд.

— Сказал что? — спросил Двацветок.

«Ты слышишь меня», — заявил голос у Ринсвинда в голове.

Волшебник резко выпрямился вбок.

— Кто ты? — спросил он.

Двацветок бросил на него встревоженный взгляд.

— Я Двацветок. Надеюсь, ты меня помнишь?

Ринсвинд обхватил голову руками.

— Это все-таки случилось, — простонал он. — Мой рассудок покидает меня.

«Неплохая идея, — заметил голос. — Тут становится слегка тесновато».

Заклинание, прикреплявшее волшебника к стене, с тихим «чпок» истекло. Ринсвинд упал и приземлился на полу бесформенной кучей.

«Осторожнее, ты меня чуть не раздавил».

Ринсвинд кое-как приподнялся на локтях и сунул руку в карман балахона. Когда он её вытащил, на его ладони сидела зелёная лягушка. Глаза амфибии странно светились в полумраке.

— Ты? — сказал Ринсвинд.

«Опусти меня на пол и отойди назад». Лягушка моргнула.

Волшебник повиновался и заодно утянул от греха подальше ошарашенного Двацветка.

В комнате потемнело. Послышался похожий на вой ветра звук. Откуда ни возьмись, появились полосы зелёного, пурпурного и октаринового тумана. Они начали закручиваться в спирали, быстро приближаясь к распластавшейся на полу амфибии и рассыпая вокруг крошечные молнии. Лягушка исчезла в золотистой дымке. Туман постепенно распространился вверх, заполняя комнату тёплым желтоватым светом. Сквозь дымку проступили очертания тёмной фигуры, которая колыхалась и менялась прямо на глазах. Высокое, сводящее с ума гудение мощного магического поля не прекращалось…

Так же внезапно, как и появился, магический смерч исчез. На полу, занимая то место, где раньше была лягушка, сидела лягушка.

— Фантастика, — сказал Ринсвинд.

Лягушка с укором посмотрела на него.

— Просто потрясающе, — кисло объявил он. — Лягушка, магическим образом превращённая в лягушку. Чудеса, да и только.

— Обернись, — произнёс чей-то голос за спиной.

Это был мягкий, женственный, почти зазывный голос, с которым приятно пропустить пару стаканчиков, но исходил он из того угла комнаты, где вообще не должно было быть голоса. Ринсвинд и Двацветок умудрились повернуться, не сделав ни одного движения, словно пара статуй, вращающихся на своих постаментах.

В предутреннем свете стояла женщина. Она выглядела… она была… у неё было… на самом деле она…

Позже Ринсвинд и Двацветок так и не сошлись в мнениях по поводу представшей перед ними дамы. Обоим она показалась прекрасной (хотя какие именно физические черты делали её красивой, им установить не удалось), и у неё были зелёные глаза. Не бледно-зелёные, какими бывают обычные глаза, — её глаза отливали зеленью, как молодые изумруды, и блестели, как две стрекозы. А один из немногих подлинно магических фактов, которые были известны Ринсвинду, гласил: ни один бог, ни одна богиня, какими бы своевольными и непостоянными они ни были, не может изменить цвет и природу своих глаз…

— … — начал было он.

Женщина предупреждающе подняла руку.

— Если ты произнесешь моё имя, мне придется уйти, — шепнула она. — Ты должен помнить, что я единственная богиня, которая приходит только тогда, когда её не зовут.

— Э-э, да, кажется, помню, — прохрипел волшебник, стараясь не смотреть в эти глаза. — Ты — та, кого называют Госпожой?

— Да.

— Так ты, значит, богиня? — возбуждённо спросил Двацветок. — Я всегда хотел познакомиться с кем-нибудь из вас.

Ринсвинд напрягся, ожидая взрыва ярости. Но Госпожа всего лишь улыбнулась.

— Твоему другу волшебнику следовало бы представить нас друг другу, — заметила она.

Ринсвинд кашлянул.

— Э-э, да, — сказал он. — Это Двацветок, Госпожа, он турист…

— …Я сопутствовала ему пару раз…

— …И, Двацветок, это Госпожа. Просто Госпожа, понял? Не более. И не пытайся дать ей какое-либо другое имя, хорошо? — с отчаянием продолжал он, бросая многозначительные взгляды, которые маленький турист полностью игнорировал.

Ринсвинда пробрала дрожь. Он, разумеется, не был атеистом — на Диске боги жестоко расправлялись с атеистами. В тех немногих случаях, когда в его карманах бренчала лишняя мелочь, он считал своим долгом бросить несколько медяков в церковную кружку для пожертвований — правда, храмы он периодически менял, следуя принципу, гласящему, что человеку нужны все друзья, которых он только может приобрести. Однако обычно Ринсвинд не беспокоил богов и надеялся, что боги также не станут беспокоить его. Жизнь и без того достаточно сложна.

Однако среди богов имелась парочка личностей, которые внушали настоящий ужас. Остальные были боги как боги, типа людей, но масштабом покрупнее, — они любили пожрать вдоволь, повоевать и поволочиться за юбками. Но от образов Рока и Госпожи кровь стыла в жилах.

В Квартале Богов, что в Анк-Морпорке, у Рока был небольшой свинцовый храм, куда тёмными ночами сходились его изможденные, с провалившимися глазами приверженцы для исполнения своих предопределённых и практически бесполезных обрядов. У Госпожи вообще не было храмов, хотя она неоспоримо являлась самой могущественной богиней за всю историю мироздания. Некоторые наиболее смелые члены Гильдии Азартных Игроков попробовали как-то раз организовать в самых тёмных подвалах своей штаб-квартиры некое подобие культа. Ещё до конца недели все они умерли от бедности, от руки убийцы или просто от Смерти. Она была Богиней-Которую-Нельзя-Называть-По-Имени. Те, кто искал её, никогда её не находили, однако были известны случаи, когда она приходила на помощь к тем, кто особенно в ней нуждался. А иногда, опять же, не приходила. Вот такая она была. Ей не нравился стук перебираемых чёток, но привлекал стук катящихся игральных костей. Никто не знал, как она выглядит, хотя неоднократно человек, поставивший на кон свою жизнь, брал сданые ему карты и обнаруживал, что смотрит ей прямо в лицо. Но иногда, разумеется, этого не случалось. Среди всех богов она была одновременно и наиболее почитаемой, и наиболее часто осыпаемой проклятиями.