Дмитрий Емец - Таня Гроттер и трон Древнира

Внезапно Таня уткнулась в глухую стену. Подумав, что она зашла в тупик и потеряла Готфрида, она хотела вернуться, но внезапно заметила правее, где смыкались две стены, розоватое свечение. Такое мерцание могло происходить либо от охранного заклинания, либо от недавно использованной магии.

Решив понапрасну не рисковать, Таня присела, собрала у себя под ногами горсть каменной крошки и бросила ее туда, где видела свечение. Ничего не вспыхнуло, не треснуло, не лопнуло. Значит, это было не охранное заклинание, а просто кто-то совсем недавно прошел здесь сквозь стену.

Ступив в окутавшую ее розоватую дымку, Таня шепнула: «Туманус прошмыгус!» – и, повернувшись спиной, двинулась сквозь стену. Cтена оказалась поразительно толстой. Двигаться сквозь каменную кладку было тяжело – Тане казалось, будто она увязает в твердом холодном тесте. Воздуха в стене не было. Девочка задыхалась, едва находя в себе силы двигаться. Перстень Феофила Гроттера выбрасывал все новые искры, позволявшие ей продвинуться вперед всего на несколько десятков сантиметров. Наконец, почти уже задохнувшаяся, Таня сделала еще шаг и почти вывалилась из стены с другой стороны.

– Уф! Едва справился! Да будет тебе известно, заклинание Туманус прошмыгус не для таких стен. Это тебе не жалкая дверь! В следующий раз оставлю тебя в кладке – вот увидишь! – проворчал перстень.

– Меня оставишь и сам со мной останешься! – сказала Таня.

– А ты мне не угрожай, не угрожай! Подумаешь, напугала! Вот уж повезло с внученькой! – надулось кольцо.

Отдышавшись, Таня отпрянула от стены и вскрикнула. Оказалось, несколько ее волос прочно засели в каменной кладке, и теперь она вырвала их.

«И как Сарданапал меня найдет? Даже его сфинкс не может учуять сквозь стену! Зачем я вообще сюда забралась?» – подумала она, морщась от боли и испытывая желание расплакаться.

Можно было вернуться, но второй раз двигаться сквозь кладку она уже не рискнула. Перстень израсходовал слишком много магии и не успел еще восстановиться. Скорее всего, она застряла бы.

Таня пока мало что различала – ее глаза не привыкли к темноте. Однако по особой гулкости, с которой разносился звук ее шагов, она ощущала, что находится в огромном помещении где-то глубоко под Тибидохсом.

Неожиданно впереди за выплывшими из мрака колоннами вспыхнул ослепительный магический свет. Он был таким ярким, что Таня невольно заслонила глаза. Привыкнув, она подкралась к крайней колонне и выглянула из-за нее. Она увидела громадную круглую площадку, выложенную мозаичной плиткой в форме спирали. Четыре громадных каменных столба уходили вверх, смыкаясь полукружьями и подпирая потолок. Прямо в центре площадки, там, где спираль, казалось, обрывалась в никуда, спиной к ней стоял человек. Его невысокую фигуру обволакивал бордовый неплотный шар, который то принимался пульсировать, то сжимался и выбрасывал длинные тонкие лучи.

Человек в центре бордового шара был неподвижен. Казалось, он целиком погружен в свои мысли. Лишь изредка он вскидывал руки, и тогда Таня видела на одном из его пальцев тусло поблескивающее кольцо. Зато мозаичная спираль вела себя как живая. На ней то плясали языки огня, то она словно поднималась над полом, образуя прозрачную стену света, и тогда фигура в центре теряла свои очертания.

Внезапно из темноты вынырнул Спящий Красавец и, повернув топор обухом, будто хотел не убить, но оглушить, стал подкрадываться со спины к одиноко стоящему человеку.

– Берегитесь! Он вас ударит! – крикнула Таня, появляясь из-за колонны.

Услышав ее голос, Готфрид Бульонский замер и выронил топор. Человек в центре спирали обернулся. Таня узнала Фудзия. Заметив Спящего Красавца, Фудзий, не мешкая, вскинул руку. Из его перстня вырвался целый ураган красных искр, осыпавший Готфрида. Таня сообразила, что Фудзий, зная, что иначе Красавца не остановить, применяет замораживающее заклинание.

Искры сыпались дождем. И, что удивительно, их число не ограничивалось одной-двумя, как у обычных магов. Даже Чума-дель-Торт, сильнейшая из всех, редко когда могла выбросить больше трех искр – здесь же им вообще не было счета.

Но даже они едва могли остановить Готфрида. Почти уже покрытый льдом, он все равно, как пловец против течения, с усилием пробивался сквозь поток магических искр и шаг за шагом приближался к Фудзию, вытянув вперед руки со скрюченными пальцами.

Но и Фудзий не сдавался. Маленький преподаватель магических сущностей обрушивал на Спящего Красавца все новые запасы магии. Красные искры били теперь не только из его кольца. Они словно протекали по всему телу Фудзия, а после двумя переливающимися потоками расшибались о грудь Спящего Красавца. Отдельные же искры были неразличимы. Это были реки, настоящие реки магии…

Даже Готфрид Бульонский, закованный, точно в доспехи, в свое отсроченное проклятие, не мог уже сопротивляться. Он почти превратился в ледяную глыбу. Лед сковывал ему ноги и заключал его всего в ледяной панцирь. Наконец Спящий Красавец дрогнул, с усилием сделал еще шаг и застыл.

Фудзий осторожно приблизился к Готфриду и, продолжая держать наготове кольцо, постучал рукой по его груди. Грудь Спящего Красавца отозвалась тем же звуком, что и глыба обычного льда.

Фудзий удовлетворенно хмыкнул и опустил руку.

– Ты меня спасла! Еще бы минута и… Он едва не захватил меня врасплох, как в прошлый раз, когда я собирался… не станем ворошить прошлое.

– И чего он к вам привязался? – спросила Таня.

– В самом деле, чего? – усмехнулся Фудзий. – Я такой тихий, мирный, безопасный человечек. Кстати, хочешь загадку? Только что пришло в голову, когда я тут стоял… Чем человек похож на куклу?

– Не знаю. Разве что внешне, – рассеянно ответила Таня.

Она все никак не могла оторвать взгляда от Спящего Красавца. Ей не верилось, что все кончено. Казалось, Готфрид Бульонский пытается шевельнуться под слоем льда. Еще немного – по льду пройдут трещины, и он, вырвавшись, прыгнет на нее и на Фудзия.

– Неправильный ответ! Человек похож на куклу тем, что, когда игра заканчивается, его точно так же убирают в коробку. А я не хочу, чтоб меня убирали в коробку! Я сам хочу убирать всех в коробку! – сказал Фудзий и засмеялся своей шутке.

Он поднял топор Спящего Красавца и, с опаской посмотрев на лезвие, забросил его подальше в угол.

– Меня давно преследует наваждение, навязчивая мысль, что та жизнь, которой я живу, не настоящая жизнь, а преджизнь, послежизнь, сонная морока… Ненастоящее что-то, временное… – продолжал бормотать он. – Тебя не удивляло никогда, как хорошо человек представляет себе ад? Каждую муку! Все круги – а уж подробности! Волосы встают дыбом! И иголки под ногти, и раскаленная сковорода, и подвешивание на крючьях за язык! А вот рай представляется куда как хуже. Вечнозеленый пейзажик с цветочками, лев, лижущий ягненка, и ты, гуляющий то ли с белым зонтиком, то ли с белыми крылышками.