Александр Шаров - Редкие рукописи

Среди мертвецов раздается шелест и почтительный скрип костей. Когда шум затих, Питониус продолжает:

— Да, именно в самое ближайшее время. И в некотором смысле изменение моего… нашего положения зависит от вас, господа. Итак, не будем терять времени. — Командует: — Гробы к но-ги!

Гробы опускаются.

— По порядку номеров рассчитайсь!

Голоса мертвецов. Первый… второй… тридцать девятый… сороковой…

Питониус. Сорок? Я же вызывал сорок двух предков. Где же сорок первый и сорок второй? Опаздывают? Не могу одобрить такую распущенность. Предупреждаю, что в будущем буду принимать суровые дисциплинарные меры. Однако приступим, не ожидая опоздавших. Номер первый!

Номер первый выходит из строя.

Питониус. Здравствуйте, папаша.

Питониус раскрывает «Личное дело». Видна страница с надписью: ПРЕДОК НОМЕР ОДИН.

«Номер один» укладывается на странице.

— Устраивайтесь поудобнее, — с сыновней нежностью аудитор поправляет складки на саване. — Вот так, очень хорошо. Смею думать, что вы никогда не выглядели лучше. Попросил бы вас улыбнуться.

Достает из несгораемого шкафа электрический утюг и печать. Проглаживает фигуру. Потом наискосок на ней пишет: ПАЛАЧ, подписывается и скрепляет подпись печатью.

Уже приобщен к делу предок номер два — тюремщик, номер три — палач, номер четыре — палач…

Мелькают страницы личного дела, тает шеренга предков.

Питониус. Номер десять!

Номер десять выходит из строя.

Питониус. Где изволили проходить службу в до… так сказать, в дозагробный период?

Номер десять. Я изобретатель!

Тишина. Со стороны предков, постепенно усиливаясь, доносится сперва недоуменный, а потом негодующий шум.

Наиболее нервные и тонко организованные скелеты угрожающе размахивают руками.

Питониус. Тише, господа. Я понимаю, поверьте мне, я вполне понимаю ваше удивление и, так сказать, справедливый гнев. В нашей среде и вдруг… Поверьте, и мне нелегко в эту минуту. Но дадим возможность объясниться номеру десятому. Может быть, он пошутил? Конечно, это не совсем уместная шутка, но…

Номер десять (заносчиво) . Я никогда не шучу.

Шум усиливается. Предки, возмущенно переговариваясь, окружают изобретателя.

Номер десять. Я Главный Изобретатель собственной пыточной канцелярии Великого Инквизитора, — покрывая шум, с презрительной усмешкой поясняет номер десятый.

Волнение утихает.

Питониус. Ах… Очень, очень рад с вами познакомиться. Видите, господа, как все разъяснилось. Стоит только проявить терпение и сдержать первый порыв чувств, как все разъясняется в высшей степени удовлетворительно.

Номер десять. Я изобретатель усовершенствованной дыбы, малого пыточного колеса, «испанского сапога».

Питониус. И «испанского сапога»?! — Голос аудитора прерывается от полноты чувств. — О, господа, это величайшее мгновение моей жизни. Подумать только — «испанский сапог»! Конечно, дыба имеет свои достоинства, но как она груба, господа. Только «испанский сапог» дал пыточному делу подлинное изящество, гармонию и необходимые нюансы. Только он один, дерзну это утверждать! (Обнимает предка). Ложитесь же поудобнее, устраивайтесь получше, дорогой и любимейший наш предок. Да, кстати, я давно хотел спросить, на сколько оборотов вы рекомендуете заворачивать винт С. Я обычно применял пять оборотов.

Номер десять (гневно) . «Испанский сапог» рассчитан на десять оборотов. Десять, и ни на один меньше.

Аудитор (проводя утюгом) . Боже мой — десять, а я решался применять только пять или шесть оборотов. Какой позор, сколько возможностей упущено! Я был похож на жалкого неуча, который, обладая совершеннейшей скрипкой Страдивари, щиплет на ней одну-единственную струну. Я напоминал подслеповатого крота, перед которым партитура божественной симфонии, а он не различает и половины нотных знаков. Конечно, я извлекал из подследственных стоны и необходимые признания. Но каждый последующий оборот винта во много раз обогатил бы эту гамму. О, я был похож на дирижера, не видящего оркестра, расположившегося перед ним, и вместо того, чтобы, взмахнув палочкой, вызвать бурю звуков, выстукивающего мелодию палочкой, по пюпитру. Одно утешение — жизнь еще не окончена. Я успею кое-что наверстать. Если, конечно…

Ворота кладбища. Появляется Питониус, который тащит за собой «личное дело».

Перед воротами он останавливается и листает Ahnenpab. Видна страница сороковая. Предок с печатью и надписью — «тюремщик». Питониус переворачивает страницу, открывается пустой лист:

«ПРЕДОК НОМЕР СОРОК ОДИН».

Питониус (торжественно) . Еще одно последнее… то есть, я хочу сказать, еще два листа, и труд завершен. О, без ложной скромности могу сказать — это будет самое совершенное личное дело из всех, заполненных с тех пор, как при императоре Юстиниане, прозванном за это Великим, человечество наряду с другими формами духовной деятельности начало заполнять личные дела. То есть, не наряду, конечно, а во главе всех других форм духовной деятельности.

В самом деле — возьмем живопись. У нее есть свои достоинства, но ей не хватает глубины. Скульптура обладает искомой глубиной, но замалчивает вопрос, что же заключено в этой глубине. Углубитесь в изображение великого аудитора первого класса и какого-нибудь жалкого книжного червя на один только сантиметр, и вы увидите однообразный мрамор.

Однообразие губит скульптуру.

Музыка эфемерна, к ней невозможно приложить печать.

Лирика при некоторых условиях удовлетворительно передает признание ошибок, но охватывает лишь краткий миг.

Роман углубляется всего на два, в лучшем случае, на три поколения.

Только «личное дело», начиная со скрепленной печатью карточки на первой странице и кончая скрепленными печатями всеми другими страницами, дает всестороннее и глубокое изображение человеческой жизни. По существу, это единственное искусство, имеющее право называться искусством. Только в нем достигается полное слияние между приложенной печатью и жизнью, а следовательно, и необходимая гармония.

…Итак, два листа и… Но что они принесут, эти листы?! Сердце неспокойно…

Не испортят ли они всего?

Не таят ли они, так сказать, моей гибели?

Недаром два последних предка не явились, несмотря на повторные вызовы. Придется самому поискать их тут на кладбище. (Стучит в ворота, кричит . ) Отзовитесь!

Бурная, ненастная ночь, мчатся тучи, изредка мелькает диск луны, воет ветер.

Со скрипом открываются ржавые, поросшие мхом кладбищенские ворота.