Флетчер Прэтт - Дипломированный чародей

— Не соизволишь ли войти, о Гарр?

Внутри оказалось, по крайней мере, чуть попрохладней, чем на улице. Медор указал в сторону кучи ковров подле матерчатой занавеси, которая отделяла внутреннее помещение от остального пространства шатра, и уселся, поджав ноги, на такую же стопку напротив. На взгляд Ши, вовсе не большого специалиста по восточной мануфактуре, ковры были не из дешевых. Молодой человек хлопнул в ладоши и приказал тут же появившемуся отку-да-то изнутри слуге с всклокоченной бороденкой:

— Хлеб и соль принеси. Да шербет не забудь.

— Слушаю и повинуюсь! — отозвался тот и исчез.

Медор около минуты угрюмо таращился на ковер перед собой, после чего проговорил:

— Не требуется ли цирюльник тебе? Ибо вижу я, что следуешь ты франкийскому обычаю брить лицо, равно как и я сам, и давно уж не испытывал блаженства от чистоты его.

— Хорошая мысль,— согласился Ши, ощупывая шершавый, как напильник, подбородок.— Слушай, а что они с ней сделают?

— Говорится в книгах, что дерево дружбы лишь у источника немногословия произрастает,— ответствовал Медор и снова погрузился в молчание, пока в сопровождении еще двоих не вернулся слуга.

Первый нес кувшин с водой и пустой тазик. Когда Медор протянул ему руки, слуга полил на них из кувшина и извлек полотенце. Затем он оказал ту же услугу Ши, который был рад избавиться хоть от части глубоко въевшейся грязи.

Второй держал поднос с чем-то вроде тонкой вафли и тарелочкой соли. Медор отломил от этой вафли кусочек, посыпал щепоткой соли и поднес к физиономии Ши. Тот попытался ухватить его рукой, но Медор ловко увернулся от его пальцев и поднес кусочек еще ближе. Наконец Ши догадался, что от него требуется открыть рот. Когда он поступил подобным образом, Медор тут же сунул туда посоленную вафлю и выжидающе застыл. Вкус оказался довольно отвратным. Поскольку явно ожидалось какое-то продолжение, Ши в свою очередь тоже отломил от пластины кусок, посолил, и, что называется, последовало аллаверды. Слуга исчез. Медор поднял чашку с шербетом и облегченно вздохнул.

— Во имя Аллаха, всемогущего и милосердного,— объявил он,— разделили хлеб мы и соль и далее не можем уж зла причинить друг другу. Поэму написал я на тему сию — не распахнешь ли ты свою душу, дабы выслушать ее?

Поэма оказалась длинной и, как показалось Ши, довольно бессмысленной. Медор аккомпанировал себе на лютне с длинным, как гусиная шея, грифом, которую подобрал с пола, однообразно завывая припев на считанных минорных нотах. Ши восседал, потягивая шербет (оказавшийся на поверку просто свежим апельсиновым соком), и терпеливо ждал окончания. Вдруг посреди очередного припева снаружи донесся мощный многоголосый вой. Отшвырнув лютню, Медор подхватил один из ковриков поменьше и ринулся на дневную молитву.

Вернувшись, он опять хлопнулся на ковры.

— О Гарр, поистине вы, шахи франкийские, разбираетесь в жизни за Аллаха, существование Пророка коего неопровержимо, не лучше, чем свинья разбирается в желудях, кои поедает. И все же поведай мне сейчас одну лишь чистую правду: и в самом деле воин ты искусный?

Ши на мгновение задумался.

— Да откуда же, к чертям, мне точно это знать? — произнес он наконец,— Да, я ввязывался во всякие стычки, когда была нужда, но никогда не служил в регулярных войсках во время войны в обычном понимании, если ты это имеешь в виду.

— Да. На хлебе и соли не в силах скрыть я того, что в делах подобных сам я что посох, увязший в песке. Ничем не снискать мне любви и уваженья, кроме как виршами своими; знатного рода будучи, не иначе как сообразно традиции служить я обязан!

Он опять подобрал лютню и взял несколько меланхолических аккордов.

— Может, и прощен я буду,— молвил он томно,— и не обернется это противу меня в День Дней. Владыка Дардинель велел не более и не менее как вооружить тебя и снабдить доспехами. Из тех ли ты франков, что сражаются с пикою? — Тут он моментально просветлел. — Сложил я поэму на тему крови. Смягчится ли душа твоя, дабы выслушать ее?

— Давай лучше в следующий раз,— предложил Ши.— Ты не считаешь, что для начала стоит расквитаться со всем этим обмундированием? Владыка Дардинель в любой момент заявится с инспекторской проверкой, и мы будем очень кисло выглядеть.

— О Аллах, забери меня из этой жизни, что так наскучила мне! — возопил Медор и безо всякого видимого напряжения запустил лютней через весь шатер, так что Ши услышал, как она брякнулась обо что-то твердое на противоположной стороне.

После мгновения тишины Медор хлопнул в ладоши и скомандовал слуге со всклокоченной бороденкой:

— Позвать моего оружейника!

Оружейник оказался приземистым, коренастым типом с коротко подстриженными черными волосами и черными же глазами. Ши решил, что он, наверное, баск, как и Эшгерей, но изъяснялся тот в чисто мусульманской манере:

— Не соблаговолит ли чудо столетья немного приподняться? Хэ-хм. И впрямь найдется у меня кольчуга, что впору будет Свету Востока, но вот чем вооружишься ты — задача, хэ-хм. Вне всяких сомнений, великолепию твоему потребна и сабля?

— Если у тебя отыщется небольшая прямая шпага с острым кончиком, это будет самое то,— сказал Ши. Медор, похоже, тем временем задремал, обиженно надув губы.

— О шах Гарр,— молвил оружейник,— может, и найдется клинок такой средь трофеев наших после Канфрано, но не открою я тайны великой, ежели замечу, что у сабель этих франкийских лезвия нету острого для рубки!

— Во всяком случае взгляни. Если не найдешь, сгодится самая длинная и прямая сабля, которая только отыщется. Да — и обязательно с заостренным кончиком.

— Да поразит меня Аллах до смерти, если не из тех ты, кто уколом коварным противника поражает! Отец мой, что кузнецом

был у властителя хиндского, рассказывал о диковинах подобных в тех краях, но мои глаза никогда не просвещались созерцанием зрелища столь редкостного!

Медор приоткрыл глаза, хлопнул в ладоши и приказал своему денщику:

— Другую лютню! И повару вели немедля яства нести гостю моему для вечерней трапезы.

— А сам-то что, есть не будешь? — поинтересовался Ши.

— Стеснилась грудь моя. Сыт буду я пищею размышлений собственных.

Взяв новую лютню, он пару раз брякнул по струнам и испустил продолжительную, скрипучую ноту вроде той, что производит палец, когда им проводят по стеклу.

Кузнец все суетился и кланялся.

— Открылось мне, о владыка века,— трещал он,— что потребна кольчуга крепости необычайной и для плеча, и для правой руки...

Медор отложил лютню.

— Проваливай! — взвизгнул он.— Властитель шума и гама, чья мать была возлюбленной борова! Тебе надо, ты и делай эти поганые доспехи, а потом неси сюда, но только молча!