Марамак Квотчер - Второй Беличий Песок [СИ]

— Цявк! — вспушилась серенькая.

Растопив топку как следует, Макузь проверил годность механизмов, подправил кое-что, и тронул машину по дороге. Удивляться тому, что с непривычки грызи не сумели с ней справиться, не приходилось: вращать рулевое колесо следовало с большой натуги, и при этом весьма точно — машина тут же заносила зад куда пух пошлёт и цепляла за деревья. Однако в учгнезде по крайней мере краткий курс эт-самого проходили все, так что Макузь быстро припомнил, приноровился и более не задел ни одной ёлки — всмысле, за ствол, а ветки-то скребли по бортам постоянно, так что в открытую кабину сыпалась хвоя.

— Как трясёт, терпимо? — осведомился Макузь, оборачиваясь к сидевшей на мешках в телеге Ситрик.

— А то ты не слышишь, — цокнула она.

— Нет, не слышу, у меня лапы заняты!

— Трясёт терпимо, но сильно, — призналась белка.

Из этого Макузь сделал заключение, что трясёт сильно, но терпимо. Собственно тут особых наблюдений не требуется — телегу раскачивало из стороны в сторону, когда колёса скользили по краям глубокой колеи, а вдобавок подбрасывало при наезде на корни и коряги, попавшие на дорогу. Воизбежание чего-нибудь не в пух грызь для начала проехал только пару килоцоков и объявил привал, хотя это и означало перерасход дров для поддержания температуры котла.

— Вообще, достал он, — цокнул грызь, кивнув на паровик, — Такое погрызище!

— Лучше чем ничего, — возразил другой.

— Вприципе, известно что можно сжигать жидкое топливо прямо в цилиндрах, — просветил Макузь, — Но в нулевых где взять столько жидкого топлива, и во первых, пока что сталь не дотягивает по прочности, ломается.

Если цокнуть покороче, то с пухом пополам, но до шишморского цокалища паровик таки добрался, причём Макузь по дороге вбивал соль в головы, чтобы не отдуваться в одну пушу, и стоило надеяться что обратно грызи уедут сами. В цокалище ещё издали было слышно цявканье, потому как вернувшаяся на лето Лайса приноровилась цявкать, а остальные смеху ради повторяли. Собственно Макузь и Ситрик нулевым делом пошли в центральную избу, трепать ответственные уши; уши были рады их слышать и отцокались о том, что всё в пух, применительно к возне с таром. На этот процесс ушло цоков десять, после чего грызи, помятуя о совести, уши освободили.

Уже выйдя из избы, они основательно ослушались вокруг — цокалище в тёплое время года было совсем другое, нежели в холодное. Практически всё оно утопало в зелени кустов, и сейчас — в белых и сиреневых облаках цветов на кустах, отчего в воздухе недвусмысленно висел постоянный запах. Возни наблюдалосиха исчезающе мало, особенно в сравнении с зимой — взять хотя бы и лосиху, которая лопала ивняк на центральной дороге и никому этим не мешала, потому что просто никто и не проходил мимо. Цявканье неслось только из открытых настижь окон центризбы, да ещё раздавались звуки ударов по металлу где-то подальше, а в остальном стояла очень даже недурственная тишина.

Само собой, эта тишина была не глухая — такой в Лесу не бывает никогдища вообще. По траве и кустам перелетали мошки и пчёлы, в кронах деревьев возились птицы, а в сухой траве подлеска — мыши и прочая мелочь. На самых густых ёлках мелькали рыжие хвосты белочи, а если подойти близко к муравьиной куче — слышно и то, как насекомые копошатся. И это всё, следует цокнуть, в полном отсутствии ветра. Когда же воздушные волны переливались по ковру древесных крон, возникал восхитительный шум, являвшийся лучшей музыкой для беличьих ушей. Ситрик и Макузь порой останавливались и вращали раковинами, когда налетал мощный порыв ветра.

Окончательно убедившись, что хвойничек зелёный, грызи уселись на одной из многочисленных свободных скамеек, перекусили, и стали приступать к дальнейшему, зачем собственно они сюда и… хотя после всего услышанного оба прекрасно понимали, что это стоило бы сделать и просто так, смеха ради. Потому как смех — это то, что трудно переоценить. Из цявканья Лайсы они знали, что начали ли работу в Керовке, или нет — неизвестно, потому как Лайсе это было попуху. По крайней мере в Понино на заливных огродах скорее всего уже вовсю возились, потому как там надо соблюдать сроки.

— Кстати знаешь что йа заметила? — цокнула Ситрик, качая лапкой, — Сдесь в околотке полно грызей, которые ходят не на полной лапе.

— Это как? — прикинул Макузь.

— Вот так, — белка встала, поднялась на пальцы лапок и прошлась туда-сюда.

— Интересное наблюдение, — согласился грызь, — Йа как-то не расслушал. А Лайса на полной лапе ходит?

— Как ей удобнее. Слышимо, она и так и так может.

Это было давно известно — в зависимости от условий, в которых жил грызь, развивалась привычка ходить или на стопе лапы, или только на пальцах, как волк, кпримеру. Никакой особой разницы, кроме как для обуви, это не вызывало, и если уж белка приучилась ходить на неполной лапе, то привыкнуть к другому было довольно сложно, и главное незачем.

— Хм, — почесал ухи Макузь, — Йа думал, это от мягкости грунта, по коему грызо ходит. По этой логике возле болот они должны бы наступать на всю лапу, чтобы меньше проваливаться.

— Логично, хотя оно и не так, — хихикнула Ситрик, — Слышимо, тут дело в том что земля постоянно сырая и холодная, поэтому когда стоишь на одних пальцах, меньше теряешь тепла… Ну что, пошли в?

— Пошли в, — согласился грызь, соскребаясь со скамейки.

Сейчас, уже практически летом, тропы по колотку были куда как сподлапнее для прохода и проезда с тележкой, так что никакейших затруднений не возникало. Пожалуй, по хорошей тропе грызи дошли до Сушнячихи раза в два быстрее, чем осенью в распутицу. Вокруг теперь простирался не прозрачный лес без листвы, а море разливанное оной, которое было не только приятно уху, но и могло скрывать животных навроде тигров или камульфов, не к обеду будет цокнуто. Вслуху этого Макузь и Ситрик не забывали о мерах предосторожности как при ходьбе, так и при сидении или ночёвках. Как все знали, этот сезон не самый опасный в это плане — после спячки вылезают всякие енотные собаки, сурки, хомяки и так далее, на которых куда легче охотиться крупным зверям. Тем не менее, чтобы берёг хвост — нужно известно что.

— Пааагрызище размером с тайгу! — запевала Ситрик, размахивая хвостом, — Оно случилось, и ни гу-гу!

— Паагрызище не меньше горы! — подхватывал Макузь, — Довольны и зяблики, и бобры!

Погрызище — оно как гузло!

Не село на тебя, так считай — повезло!

Погрызище с лося высотой!

Уши открой, насладись красотой!

Допеть фольклор до последних куплетов у них не получилось до самого конца пути, потому как постоянно сбивались на смех. Также по пути были встречены несколько пушей, чьи уши были подвергнуты эт-самому. Выяснилосиха, что трое вышли из своих дальних углов в Понино, как они это обычно и делали, содить и ростить, а один тащил железные петли как раз в Керовку. От Дутыша грызи узнали, что таровщики начинают возню по прежнему сценарию, так что всё в пух — отцокавшись, тот упилил вперёд, потому как не тащил больших рюкзей с запасами корма.