Кир Булычев - Великий Гусляр (сборник)

– Я помогу вам, - сказал Удалов, помогая Минцу подняться. - Я вас провожу.

– Спасибо, друг, - сказал профессор Минц.

Они шли через двор в обнимку, профессор навалился на Удалова, старуха Ложкина глядела на них в окно и качала головой с осуждением. То, что один из маляров вновь принялся за работу, удивило ее, но не настолько, чтобы забыть о позоре профессора.

У дверей Минца с Удаловым обогнал второй маляр. Широкими шагами, подобно Петру Первому, он спешил на рабочее место.

– С дороги! - сказал он деловито.

И профессор Минц понял, что эксперимент удался.

Удалов помог профессору прилечь на его узкую девичью кроватку. Профессор тут же смежил веки и заснул. Удалов некоторое время стоял посреди комнаты, вдыхая запах химикалиев. Профессор вел себя странно. А Удалов не верил в случайность такого поведения.

Профессор проснулся через три часа. Голова была чистой и готовой к новым испытаниям. Что-то хорошее и большое случилось в его жизни. Да, решена кардинальная проблема современности. Гениальный ум профессора нашел решение загадки, которая не давалась в руки таким людям, как Ньютон, Парацельс и Раздобудько.

За стеной слышалось шуршание и постукивание. Какие-то невнятные звуки доносились со двора. Профессор сел на кровать и сквозь скрип пружин услышал деликатный стук в дверь.

– Войдите, - сказал профессор.

– Это я, - произнесла шепотом Гаврилова, протискиваясь в дверь.

– Ну и как? - спросил профессор голосом зубного врача, поглаживая лысину и легонько подмигивая несчастной матери. У Гавриловой были безумные глаза.

– Ой, - сказала Гаврилова и села на край кровати. Она прижала ладони к покрасневшим щекам. - И не знаю.

– Ну так чего же? - Профессор вскочил с кроватки и быстрыми шагами начал мерить комнату. - Появилось ли трудолюбие? Я что-то не слышу музыки.

– Какая там музыка, - вздохнула Гаврилова. - Страшно мне. Два раза сегодня в обмороке лежала. При моей комплекции. Что он с полом сделал? Что он со мной сделал... - тут добрая женщина зарыдала, и профессор Минц неловко утешал ее, дотрагиваясь до ее пышных волос и предлагая ей воду в стакане.

– Послушайте, - сказал он наконец, так как рыдания не прекращались. - Предлагаю вместе отправиться на место происшествия. Может, я смогу быть полезен.

– Пойдем, - сказала женщина сквозь рыдания. - Если бы моя покойная мама...

В коридоре им пришлось задержаться. Маляры, завершив ремонт квартиры Ложкиных, принялись за коридор, что в их задание не входило. Тем более, что рабочий день кончился. Маляры уже ободрали со стен старую краску, прокупоросили плоскости. Работали они скоро, весело, с прибаутками, не тратя зазря ни минуты. Лишь на мгновение один из них оторвался от работы, чтобы подмигнуть профессору и кинуть ему вслед: «Что прохлаждаешься, дядя? Так и жизнь пролетит без пользы и без толку».

Профессор был согласен с малярами. Он улыбнулся им доброй улыбкой. Старуха Ложкина выглядывала в щелку двери, смотрела на маляров загнанно, потянула проходившего мимо профессора за рукав и прошептала ему в ухо: «Я им ни одной копейки. Пусть не надеются. Они на государственной службе».

– А мы не за деньги, мамаша, - услышал ее шепот маляр. - Сам труд увлекает нас. Это дороже всяких денег.

– И славы, - добавил другой, размешивая краску в ведре.

На дворе глазам профессора предстало странное зрелище. Василь Васильич с Валей Кацем благоустраивали территорию, подрезали кусты, разравнивали дорожки, подстригали траву. А сосед, имени которого профессор не знал, катил в ворота тачку с песком, чтобы соорудить загородку для игр маленьким детям.

Соседи трудились так самозабвенно, что не обратили на Минца никакого внимания.

Гаврилова поглядела на них с некоторым страхом, и тут ей пришла в голову интересная мысль.

– Это не вы ли, Лев Христофорыч? - спросила она.

– Я, - скромно ответил профессор.

– Ой, что же это делается! - сказала Гаврилова.

В этот момент во дворе показался Корнелий Удалов, который нес на плече две доски для детского загончика. Он услышал слова Гавриловой, и они укрепили его подозрения. А так как Удалов в принципе никогда не испытывал неприязни к труду, то лекарство профессора подействовало на него умеренно, он смог пересилить страсть к работе, положил доски и последовал за профессором в квартиру Гавриловых.

Квартира встретила профессора невероятной, сказочной чистотой. Пол ее был выскоблен до серебряного блеска и покрыт сверкающей мастикой, подоконники и двери тщательно вымыты. В распахнутую дверь кухни были видны развешанные в ряд выстиранные занавески, вещи Коли Гаврилова и постельное белье, а в промежутках между простынями блистали бока начищенных кастрюль.

Самого Николая нигде не было видно.

Гаврилова остановилась на пороге, не смея вступить в свой дом.

– Коля, - позвала она слабым голосом. - Коленька.

Коля не отозвался.

Профессор тщательно вытер ноги о выстиранный половик и сделал шаг в комнату. Коля лежал на диване, обложившись учебниками, и быстро конспектировал их содержание.

Профессор склонился над ним и спросил:

– Как вы себя чувствуете, молодой человек?

Коля отмахнулся от голоса, как от мухи, и подвинул к себе новый учебник.

– Коля, - сказал профессор. - Ты так много сделал сегодня. Не пора ли немного отдохнуть?

– Как вы заблуждаетесь, - ответил ему Коля, не отрывая глаз от учебника. - Ведь столько надо совершить. А жизнь дьявольски коротка. У меня задолжность за этот курс, а мне, по-человечески, глубоко и серьезно хочется пройти в этом году два курса. Может, и три. Так что, умоляю, не отрывайте меня от учебы.

– Мальчик прав, - сказал профессор, оборачиваясь к Гавриловой и Удалову, наблюдавшим эту сцену от двери.

– Но он же переутомится, - сказала Гаврилова. - Он к этому непривычный.

– Мама, не тревожься, - сказал на это Коля Гаврилов. - В мозгу человека используется жалкая часть работоспособных клеток. Ты не представляешь, мама, какие у меня резервы. Кстати, обед - на плите, ужин - там же. Пожалуйста, не утруждай себя излишним трудом, отдохни, почитай, посмотри телевизор, у тебя же давление.

Добрая женщина Гаврилова вновь зарыдала.

Удалов с профессором спустились во двор. При виде соседей Удалову захотелось включиться в трудовой процесс, но он сдержался и обернулся к Минцу.

– Лев Христофорыч, - сказал он проницательно. - Это ведь ваше средство. Вы у нас единственный химик.

– И гениальный, - без улыбки поддержал его профессор, довольный результатами эксперимента.

– И без вреда для здоровья? - спрашивал Удалов.

– Без вреда, - отвечал профессор. - Но с опасностью для образа жизни.

– И скоро в производство? - спросил Удалов, обламывая, чтобы не тратить времени задаром, сухие сучки на дереве.