Катерина Снежинская - Я просто тебя люблю

— Пациентка, — протянула демонесса. Всё-таки кривоватая усмешка ей не шла, уродовала гораздо больше, чем припухшие веки. — Только нынешняя, не бывшая. Ну, раз вы меня не узнали, то и спроса никакого. Простите, что помешала.

— Может, всё-таки я могу чем-нибудь помочь? — в конец растерялась ведунья.

Странная какая-то. Не в себе, наверное. Говорят же, будто женщины, ребёнка ждущие, дуреют. С другой стороны, кто и где видел нормальных шаверов — беременные они или нет?

— Всё может быть, — пожала плечами демонесса. — Я вам сообщу, если что понадобиться. До свидания, леди Нашкас.

— До свидания… — промямлила Арха, заставляя себя руку опустить.

Уж слишком хотелось пальцем у виска покрутить.

— И кто это был? — хмуро поинтересовался капитан тахаров.

— Понятия не имею, — честно ответила лекарка.

— Ясно, — едва заметно кивнул каменной башкой демон. — Я доложу лорду Харрату. Думаю, вашу охрану мы усилим.

Ведунья едва не застонала. Слава Тьме, сдержалась, вспомнив про журналистов. Только сквозь зубы зашипела. Усиление охраны могло означать лишь одно: теперь тахары с ней даже в нужник ходить будут. И, видимо, одеялко на сон грядущий подтыкать. Просто дальше усиливать вовсе уж некуда.

Кажется, жизнь вознамерилась из очень-очень кислой превратиться в горькую. Что не день, то новая радость! А всё так неплохо начиналось. Может, стоит намекнуть Дану: рубежи родины в опасности, война всё ещё идёт и без помощи хаш-эда со Светом никак не справиться? А самой в лазарет…

Глава вторая

Замужних женщин надо награждать медалью «За победу», женатых мужчин — «За мужество», а холостых — «За оборону»

(Из наблюдений старого холостяка)

Отражение двух свечей рождало иллюзию коридора — длинного-длинного, уходящего в никуда. Смутно белел балдахин кровати, в зеркале кажущийся призраком. И сама Арха как приведение — светлая ночная рубашка, да жёлтые глаза, а всё остальное размыл полумрак и чуть дрожащее свечное пламя. Это завораживало.

Ведунья вздохнула, отложила щётку, с трудом отводя взгляд от собственного отражения. Глянула на часы, убедившись, что она в очередной раз перед зеркалом больше получаса проторчала, успев волосы до потрескивающих искорок расчесать. С ней в последнее время такое частенько случалось: сидела, уставившись в одну точку, прислушиваясь к тишине особняка. На самом-то деле ждала цокота копыт внизу, тарахтения колёс по брусчатке подъездной дорожки, хлопка двери, шагов в коридоре.

Не дождалась. В который раз? На дворе глухая ночь, в кровать давно пора.

Арха открыла маленькую шкатулку — не шкатулку даже, а жестянку из-под печенья, украшенную исцарапанной полустёршейся картинкой диатезно-радостной бесочки. Рядом с тяжёлым серебряным ларцом с виньеткой жемчужин, в которой шпильки с гребнями хранились, коробка выглядела странно.

Но ещё страннее смотрелся кристалл, лежащий в гнезде из лоскута бархата — тускло поблёскивающая неровная стекляшка с округлыми, будто оплывшими гранями, как у осколка винной бутылки, выброшенного на речной берег.

Ведунья замерла, держа пальцы над кристаллом близко, но всё же не дотрагиваясь до него — ничего. Стекляшка — она стекляшка и есть. Ещё разок вздохнула, закрыв крышку, затушила свечи. Постель, взбитая до облачной пышности и предусмотрительно служанкой согретая, не радовала. Но спать надо. И не только для отдыха. Надежда на то, что Мать всё-таки отзовётся, до сих пор ещё не скончалась. Может быть, сегодня повезёт…

Влажно-стылый воздух пах прелой листвой и дровяным дымом. Над голыми ветками корявых, покрытых лишайником старых яблонь висело низкое небо с грязными тряпками облаков — неподвижное, будто замершее в движении. Короткий рваный порыв ветра дунул в лицо, запорошив глаза мелким мусором и тут же пропал. Где-то надсадно орала невидимая галка.

— Что, девонька, небось подумала, что на кладбище снова очутилась? — раздался за спиной голос. Совершенно незнакомый и одновременно до боли узнаваемый: не старый и не молодой, не высокий, и не низкий — шёпот всех женщин, девушек, старух и младенцев, живших давным-давно и ещё не родившихся вместе сплетённый. Вот только доброты в нём и на медяк бы не набралось, лишь злая язвительность. — Гложет тебя, видать, совесть-то, сосёт. А я уж было подумала, от неё и вовсе ничего не осталась. Ошибалась. Ну что ж, и этому порадоваться, пожалуй, стоит.

Арха не стала оборачиваться. Просто опустилась на колени, ткнувшись лбом в сложенные на земле ладони. Пальцы в прелую, склизкую и холодную листву почти полностью ушли.

— Вот и правильно, — похвалила богиня, обходя ведунью, перед ней становясь. Арха её не видела, только слышала, как подол шуршит. Неприятный звук, ползущую змею заставляющий вспомнить. — Так и нужно приветствовать. А то ишь ты, взяли волю со мной как с соседкой лясы точить.

— Чем я прогневала тебя, Мать? — едва слышно пролепетала лекарка.

И ведь ни на йоту не претворялась. Страх такой накатил, что пальцы на ногах поджались, а в позвоночник будто ледяной кол всадили.

— Прогневала? Ты? Меня? — сухой короткий смешок точно старухе принадлежал — седой скрюченной ведьме. — Да что ты, девонька! Мне ль на очередное предательство гневаться? Привыкла уж за столько-то эпох! Меня дети родные живьём похоронили, так что ждать от приблуды шаверской? Бабку свою ни за что продала, чего уж про прародительницу говорить?

— Я не предавала… — только и смогла выдавить.

Язык одеревенел, не желал ворочаться. И во рту мерзко стало, будто бедную монету сосала.

— Ах ты паршивка! Думаешь, если на коленях ко мне приползёшь, то я в любое вранье поверю? — пальцы — жёсткие, будто вовсе неживые — впились в подбородок, заставляя задрать голову, смотреть в лицо, закрытое плотным чёрным покрывалом. — Или рассчитываешь: чуйка у меня совсем пропала? Не настолько я ослабела, чтобы пирожка в твоей печке не углядеть! Чей подарочек? Уж точно не мой! А ну отвечай, чего тебе Тьма посулила за то, чтоб твой рогатый тебя обрюхатил?

Ладонь, Арху удерживающая, сжалась так, что щёки по зубам размазались. Тут не до внятных ответов — не взвыть бы. Да и что отвечать на такое?

— Ишь ты! Матерью Свершителя захотелось стать! Да только знаешь, что я тебе скажу? — головное покрывало, обрисовывающее только нос, оказалось близко-близко. Чужое горячее дыхание, яблоками пахнущее, коснулось лица. — Пророчество штука такая, его вывернуть, что носок. Вы кусков натаскали, сложили, как мозаику и радуетесь: получилось! Но неизвестно ещё, в чью сторону тот Свершитель чашу-то наклонит — ко Тьме или к Свету. А, может, ещё и Равновесию выигрыш достанется. Учитывали бы это, мухлёвшицы! И уж поверь, все силы, что мне детки любимые оставили, приложу, а вам с того прибытку не видать!