Николай Инодин - Замочить Того, стирать без отжима [СИ]

— Ты, это, бабушка Чейвинэ, иноземцев отпускай уже. Натешилась, — глаза полицейского будто сами собой обшаривают аппетитную грудь недавней старушки, — и довольно. Дело к ним у гарнизонного коменданта.

— Как прикажете, господин урядник, когда я поперёк власти что делала? — пожелай кошка мурчать мягче, так и не справится, пожалуй.

— Сегодня же к роду своему уйду, к обедне следа моего в городе не останется.

— Вот и славно, договорились, значит. Помощи никакой не надо?

— А и не надо, Фёдор Тимофеич, какое у меня добро? В одной котомочке унесу. Остальное тут кину, не возьмёт никто.

— Не возьмёт, — соглашается полицейский, провожает скользнувшую в избу шаманку взглядом и крестится украдкой. Не спеша, с достоинством, поднимается и выходит со двора, аккуратно закрыв за собой калитку.

— Не возьмёт, — повторяет урядник. — Побоится.

— По какому праву? — возмущается капитан «Орегона» не слишком активно, для более энергичного протеста у кэпа просто нет сил. Используемый для перевода Либински тоже не производит впечатления проснувшегося человека. Сомнамбулы, вся команда.

— Бикоз твоя кантря нашей вар объявила, валенок мериканский, — ответсвует должностному лицу стоящий у трапа городовой и продолжает руководить припаханными горожанами, выносящими и выводящими американских моряков с затрофеенного броненосца.

— Ё шип мы к обороне порта приюзаем, как «Аврору» в прошлую войну. С одного борту ганзы на батареи переставим, вторым так лупить будем. У нас тут охотник на охотнике, любого урода с первого залпа завалят, в объектив дальномера навскидку угадывают.

Американцы на пояснения особого внимания не обращают, все силы тратят на то, чтобы устоять на ногах. Даже вцепившись друг в друга делать это им очень, очень нелегко.

Хозяйственные петропавловские мужики выползают на берег не с пустыми руками — кто подушку тащит, кто одеяло, но без фанатизма, боевую готовность своего трофея не трогают. Группа из трёх жилистых мужичков выволакивает на палубу снаряд главного калибра, и под руководством бородатого кряжистого старика в нарядной поддёвке начинает от него отделять какое-то устройство.

— Эй, православные, чё это вы тама затеяли?

— Дык, служивый, тут к снаряду часовой механизм пришпандорен! Затейливый — страсть. На снаряде он нахрен не нужон, в пушку не влезет, а нам в путину пригодится — будет сеточку из речки кажные шесть часов вытаскивать.

— А-а… — успокоенно тянет полицейский. Тогда ничё, забирайте.

Мужики отделяют устройство, парочка жилистых с кряхтением утаскивает снаряд обратно в погреб. Устройство в руках старика дёргается и громко щёлкает.

— О, красава! — радуется новый хозяин. — Гляди, как она, а? Брыкается! У меня не вырвешься, шалишь! Непременно мы энту штуку к делу пристроим! Пинком он отправляет за борт связку раскуроченных при разборке динамитных патронов.

Снятый с «Орегона» экипаж бережно, заботливо перемещают в рыбные амбары — там сухо, просторно, и есть на чём пищу приготовить. Как очухаются, любвеобильные, так и начнут потихоньку обустраиваться. Да им, судя по всему, и ненадолго. Японца побили, ихнюю Америку за год-другой ушатаем. Это рази срок? Почитай, на курорт угодили. На горячие ключи пройдут — чем им не спа? Подфартило мужикам, не?

На низком мысу, выдающемся далеко в бухту, бабы уже вовсю кантуют каменные обломки, заливая их раствором из большого дощатого корыта. Песок, цемент и щебень с водой перемешивают два немолодых, но крепких ещё медведя, порыкивая в такт плясовой, которую на стареньком баяне наигрывает измождённая, но не теряющая задора коза.

Воду в тележке от ближайшего ручья подвозит упряжка сильно обиженных британских китобоев, на свою беду застрявшая в Авачинской бухте на момент объявления войны. Бритты грязно матерятся, но местные жители иностранную брань старательно не понимают.

Работа кипит.

Чейвинэ оглядывает эту картину с ближайшего перевала, вздыхает ностальгически, прячет в котомку подаренный капитаном «Орегона» здоровенный морской бинокль, поворачивается и уходит. Сделала, что смогла, чо? Пора и честь знать.

Шелестит под обутыми в лёгкие, но прочные кроссовки (А чо? Удобно же, и красиво вдобавок!) ногами шаманки прошлогодняя сухая трава, ласково трутся о подол замшевой юбки ветки кустарника. В такт лёгким шагам позвякивают на поясе непростые шаманские бубенцы и многочисленные обереги.

«Сего числа, в одиннадцать часов семнадцать минут, находясь в дозоре у южного входа в Цусимский пролив вместе с крейсером второго ранга «Аметист», обнаружил странное волнение на расстоянии десяти-двенадцати кабельтовых справа по курсу. Сообщив об этом на идущий головным «Аметист», приготовился к осуществлению поворота. В это время в подводной части «Аметиста» произошёл ряд взрывов различной мощности, различил три больших и серию более слабых, число которых сосчитать не представлялось возможным, более трёх, меньше шести. После этого «Аметист», не снижая хода, лёг на правый борт и опрокинулся, открыв ряд пробоин в днище. Совершая маневр уклонения я принял резко влево, проходя мимо тонущего корабля, сбросил в воду пробковые пояса и спасательные круги. Во избежание поражения неизвестным оружием предположительно на минном поле противника, отошёл на значительную дистанцию и выслал паровые катера для спасения экипажа погибшего крейсера. В результате спасательной операции на борт были подняты семнадцать нижних чинов и мидшипмен Брайан Оукеншильд.

Сообщив о происшествии по радио, принял решение дальнейшее патрулирование прекратить и вернуться в Шанхай для передачи раненых в госпиталь.

Капитан-лейтенант Ямсдэйл, Его Величества крейсер третьего ранга «Пелорус».

Легкое волнение моря, до самого горизонта ни дымка, ни паруса. Парящему над водой альбатросу видно, как из глубины вод поднимается к поверхности быстрая тень. Рыба? Длиннокрылый охотник подбирается, закладывает вираж, стремясь оказаться в выгодной для атаки позиции.

Напрасно. Из воды показывается человек, стоящий в седле быстроплавникового морского коня. Одним движением колен он направляет своего скакуна на гребень ближайшей волны и подносит к глазу подзорную трубу. Убедившись в отсутствии вокруг посторонних наблюдателей, человек складывает оптический прибор, убирает его в седельную сумку и, подобрав повод, направляет коня вглубь.

Через две минуты поверхность моря начинает волноваться, вспучивается — из бездны поднимается что-то, намного превышающее размерами кита.

Буревестник возмущённо каркает и убирается от греха подальше, так ни разу и не взмахнув крыльями. Планерист, блин. Чайки против него, что пингвин против касатки.