Николай Инодин - Замочить Того, стирать без отжима [СИ]

—Не позволю, — мимо воли вырвалось из приоткрывшихся полных губ.

Вера Александровна знает, что хороша, не столь давно прекраснейшей из одесских невест посвящали стихи:

Леса задрожали, и вздрогнул гранит,

Узревши зарю её нежных ланит!

Уверен – не выстоит даже Персей

Пред дивной упругостью этих...

Госпожа Стессель встряхнула головкой, отгоняя неуместные сейчас воспоминания – в той оде была не одна строфа, а воображение юного, но уже многое повидавшего автора было пылким и неудержимым. Одесса, там все такие.

— Неужели… неужели опоздала? – ещё не дошла до дверей, а ноздри уже не могут чувствовать ничего, кроме волшебного запаха его разгорячённой плоти. Преодолевая предательскую слабость в ногах, Вера Алексеевна дотянулась до дверной ручки и трепещущими пальцами, изнемогая от страсти, распахнула дверь настежь.

— Успела...

С неженской силой она перехватила занесённую над НИМ руку, вывернула из пальцев застигнутой на горячем служанки нож и выдохнула в лицо мерзавке всё, что успело накопиться на сердце за это время:

— Дрянь, неблагодарная дура!

Отброшенный в гневе тесак ударился о стенку и обиженно зазвенел на кафельном полу.

— Сколько раз тебе повторять, мерзавка! Гуся нарезают холодным! ХОЛОДНЫМ, ты, тупая кухонная мешалка! Тогда куски выходят ровные и красивые! Опять хотела меня перед гостями выставить дурной хозяйкой!

Тряпкой, грязной кухонной тряпкой по испуганной тупой деревенской роже! Ты у меня запомнишь, как подавать на господский стол развалившуюся тушку, навсегда запомнишь!

Повариха часто-часто трясёт головой, закрываясь от безжалостной тряпки распаренными красными руками.

Вера Алексеевна устало опускается на табурет. Всё-таки в кухне жарко и душно, невыносимо хочется глотнуть свежего воздуха. И сердце колотится в груди – нельзя, милочка, так нервничать, в твои-то годы!

И будто что-то сломалось внутри – какие годы, какая Вера Алексеевна? Меня зовут Леся! В жизни я не носила таких чудовищных тряпок! Но взгляд, брошенный по сторонам, утверждает – вокруг кухня богатого дома, на тебе – чудовищно пёстрый халат, Домна с дрожащими губами подаёт тебе чашку с водой, и ты – супруга военного коменданта Порт-Артура, генерал-лейтенанта от инфантерии Анатолия Михайловича Стесселя, принимаешь питьё и жадно пьёшь – до дна.

Сама не запомнила, как доплелась до кровати, как рухнула на софу, стряхнув с ног дурацкие, но довольно удобные трофейные тапки.

— Твою мать, и тут китайскую обувь таскать! – мелькнула шальная мысль перед тем как сознание погасло.

Утром в комнату сунула нос одна из сироток, взятых на воспитание госпожой генеральшей. И ведь не вспомнить, как зовут — хоть убей.

— Вон!

— Но…

— Вон, я сказала!

Через полчаса по тому же маршруту отправился и сам комендант – не помогли ни верноподданнические усы с бородкой, ни представительный вид, ни умение выразительно мычать. Вазу конечно, потом пожалела, но ведь их, тут, в Маньчжурии, поди в любой лавке – валом. Лучшая хозяйка гарнизона, первая дама и руководитель общества кружка хорового пения Порт-Артура трое суток не появлялась из своих покоев.

— Что вам не ясно? Болею я! Домна! Жрать неси!

Милейший Пётр Венедиктович, добрейшей души человек, в соответствии с принесённой клятвой Гиппократа сунулся было осмотреть болящую. После того сначала отпаивал себя собственными пилюлями, а как не помогло, присоединился к хозяину дома в его рабочем кабинете.

— Как думаете, Пётр Венедиктович, Верочка… Пройдёт это? Она же всегда… Ангел, чистый ангел во плоти… — Генерал всхлипнул, — Орёт, как фельдфебель!

— Мужайтесь, Анатолий Михайлович, Бог милостив, всё образуется.

Через три дня Госпожа Стессель изволили выйти из добровольного заточения, произведя фурор своим внешним видом.

— В-вера А-алексеевна, — опешил попавшийся ей на встречу адъютант мужа.

— Здравствуйте, голубчик! — улыбнулась ему хозяйка дома, — а что это у вас с дикцией?

— У-у меня нет слов!

— Вы мне решительно не нравитесь сегодня, ротмистр. Что же это за адъютант, если слова найти не может? Подите куда-нибудь, поищите там. В библиотеке несколько словарей третьего дня видала, возможно, в них помощь обретёте?

Обойдя окаменевшего ротмистра, комендантша уверенным шагом двинулась в кабинет мужа и господина.

Генерал уже успел привести себя в порядок и на появление обожаемой половины отреагировал более-менее адекватно:

— Верочка, ангел мой, как ты похорошела! Тебе нынче и тридцати не дать!

Уселась на подлокотник кресла, дежурно чмокнула супруга в лоб и рассмеялась:

— Да мне и не нужно, можешь не давать, — и немедленно огорошила супруга:

— Анатоль, душа моя, а что ты будешь делать, если завтра на нас нападут японцы?

Звук от удара челюсти о столешницу вовсе не так силён, если первая снизу оборудована ухоженной бородкой «под императора». Вера Алексеевна ухоженным пальчиком возвращает временно неисправную деталь мужа на место, ориентируясь по усам. Кажется, удалось попасть в цель с первой попытки.

— Кха... кха… — осторожно проверяет функционирование комендант крепости. – День хороший, погода чудная, к чему с утра об этих желтомазых образинах?

На челе Анатоля проступает непривычное выражение – видимо, в голову попала мысль, которую он – надо же – думает!

— Верунчик, если тебе какая-нибудь стерва наплела о том что я… это… — Стессель растерянно вспоминает слова. — Не было там ничего! Я проверял заведение на наличие японских шпионов! Там половина персонала – жёлтенькие.

Нежная ручка ласково, но сильно вдавливает в гортань крест висящего на шее ордена.

— И как, милый, многих ли нашёл? Расскажи мне, чем шпионки отличаются от обычных шлюх, и как ты их проверял, внешним осмотром, или пришлось ощупывать?

— Не нашёл, – ответ мужа звучит сдавленно и хрипло. К чему бы это? – Но если ты считаешь… вышлем немедленно… час на сборы…

Давление на гортань слабеет, наманикюреный коготок оттягивает жёсткий ворот, заодно подаёт мужа ближе к супруге.

— Не нужно, мой пупсик. Если выслать, где господа офицеры будут напряжение после эпических битв с зелёным змием сбрасывать? Я одна не справлюсь!

— Хе… Хе-хе… — осторожно начал генерал, покосился на жену и осмелел: — Ха-ха-ха!

Оказывается, жена шутит! Сразу на душе легче стало. За смекалку был награждён – нежная ладошка приласкала догадливого муженька, потрепала по щёчке.

— Анатоль, государь император ценит тебя.

От таких слов Стессель становится на полголовы выше и вдвое шире в плечах, ручки жены поворачивают комендантскую голову к висящему на стене парадному портрету Николая Второго, благодетеля и хранителя четы Стессель.