Ирина Смирнова - Одуванчик в темном саду (СИ)

Все, что в Ришшике вызывало умиление, все, что в Ррашшарде казалось мне красивым и интересным, а в Рраушшане величественным, в этой… даме… выглядело угрожающим, хищным и безжалостным. Страшнее всего было ее лицо — холодное, надменное, равнодушно-брезгливое.

Она не только на меня так смотрела. Покалеченный арахнид, опустившийся перед… своей матерью в традиционном поклоне, удостоился не менее презрительного взгляда и едва заметного кивка.

А потом чудовище обратило внимание на меня. Да, именно чудовище — впервые мне показалось жутко неестественным это сочетание красивого, правильного лица, совершенной, женственной фигуры и хищно-уродливого паучьего тела.

Дыхание перехватило, в голове взорвался пузырь с ледяной водой.

Это… эта… это уже было! Я знаю этот взгляд! И этот резкий, безжалостный ментальный удар.

Тварь! Это она копалась в моей голове перед покушением, это она заставила меня выбраться из безопасной комнаты в коридор!

Слава тебе, благословенная злость. Даже не злость — ярость! Она не позволила мне сдаться сразу.

Я никогда не лезла воевать первой. Терпеть не могла конфликты, ссоры, дрязги. И уж точно никогда не опускалась до безобразных бабских драк. Но сейчас это была не бабская драка. Сейчас меня пытались не просто убить — хуже. Меня пытались сломать. Подчинить.

Чтобы с моей помощью уничтожить Виланда.

Да, моей противнице уже несколько сотен лет, она сильна и опытна, я ей — не соперница. Эта тварь умеет и любит ломать чужие души, коверкать, вскрывать, потрошить мысли. Разве девчонка с едва проснувшимся даром, пусть даже сто раз инопланетная и непонятная, сможет ей противостоять?

Нет.

Паучиха была уверена в этом. Она привычно и легко прятала собственное сознание за ментальными щитами, но для того, чтобы ударить, эту защиту надо опустить. Всего на мгновение…

Мне хватило. Я не играла чужими жизнями, не искала выгоды, не получала удовольствия от власти… я защищала свою жизнь.

Поэтому ударила в ответ. Изо всей силы, сама до конца не понимая, что и как я делаю. Но зато в этот удар вложила все свое отчаяние, весь страх, всю ярость…

На секунду наше сознание стало общим. Время замедлилось, перемешалось с образами, звуками, запахами… чужая память стала своей, и пока многоногая хищница переживала мои родовые схватки и нежную радость материнства, я полной чашей пила ядовитое наслаждение властью, извращенную сладость умирающего в паучьих объятьях самца, его последний оргазм и последний ужас… Хладнокровная жительница подземелий захлебывалась в незнакомых, непонятных маленьких радостях моей семьи, а я глотала ее неуемную жажду убивать и повелевать, вместе с продуманными планами и искусно сплетенными интригами.

Сколько же лет она ждала? Сколько искала? Древний эльфийский артефакт музыкальных магов и глупую человеческую девчонку, чью душу успели отравить тленом ненависти и лжи.

Не вышло… все сорвалось в последний момент, и в гневе Рруззиана попыталась уничтожить ту, что лишь благодаря невероятной случайности нарушила тщательно продуманное покушение. Да, в моей голове паучиха обнаружила много интересного, но сама не смогла закончить дело, добить неправильную эльфийку. Слишком явным остался бы след.

Может и к лучшему, что глупая человеческая девка не справилась даже с простейшим заданием. Ведь пустая эльфа вдруг стала ценным товаром. У нее появился дар — дар музыкальной магии, именно то, чего так не хватало истинным арахнидам все эти годы.

Выпитый когда-то ученик эльфийского мага очень много знал… в том числе и две заветные песни.

Первая могла оглушить и перенести двуногого узурпатора, а также оказавшихся рядом с ним эльфов в определенное место, и для нее не нужен был музыкальный маг, только гитара и марионетка, чтобы доставить артефакт поближе к жертве. Марионетка задумывалась одна, человеческая, а потом удачно подвернулась другая, эльфийская. А вот вторая песня… Вторую мог сыграть только тот, кто владеет даром и артефактом по праву и крови.

Рремшшург оказался верен аррграу своей кладки, он исполнил ее приказ и принес ей эту маленькую ушастую мразь. Быстро, потому что наглый выскочка слишком близко подобрался к правде.

Эльфийку надо сломать, поработить, сделать безвольной марионеткой. И тогда… тогда мир снова услышит песню разделения. Аррахшир покинет тело недостойного и вернется к тем, кто должен владеть им по праву!

Народ пещер обретет былое величие, не оскверненное тупым человеческим милосердием, арахниды вспомнят, что двуногие — корм для высших, что лучшие самцы обязаны жертвовать жизнью ради сильного потомства, что древние законы незыблемы и верны!

Ее безумие почти поглотило меня, и я бы сдалась, но тварь не успела вовремя сконцентрироваться и нанести последний удар. Мое прошлое, не такое длинное и на первый взгляд слишком спокойное, оказалось для паучихи ошеломляющим и непривычным. Она ведь не просто видела, она тоже чувствовала все до последней моей эмоции.

Несколько хрупких мгновений вселенная замерла на тонкой паутинке равновесия…

А потом все обрушилось лавиной, и две одинаково озверевшие твари сцепились не на жизнь, а насмерть.

Я хотела убить ее, уничтожить, стереть из мира даже память о ней… к дьяволу эльфов, пауков, людей… гадина должна сдохнуть!

А Рруззианна забыла о своих грандиозных планах, марионетках и Аррахшшире. Сейчас для нее не было ничего важнее моей смерти.

Это обоюдное помешательство бросило нас навстречу друг другу. Не телами, только разумами, но от этого схватка не стала менее яростной.

На ее стороне были годы и годы практики, на моей — дикая, невозможная, горячая, как лава, злость и жажда жизни. Выпад следовал за выпадом, разлетались в клочья самые прочные щиты, взрывалась память, щерилось окровавленной пастью сознание… силы были равны.

Когда в бесконечном круговороте вдруг выдавалась крошечная, меньше чем секундная передышка, каждая из нас стягивала последние резервы, чтобы ударить снова и добить противницу.

Рруззианна тяжело опиралась на стену, ее короткое свистящее дыхание слышалось так четко, что невольно сбивало мой собственный ритм. Я по-прежнему валялась в луже грязи, прямо посреди каменного зала, сжимая ладонями готовую взорваться голову и подтянув колени к груди. Но каждая из нас была готова в следующую секунду снова атаковать.

Справа от меня кто-то шевельнулся, тихий, едва слышный шорох паучьих лап прогремел под сводами пещеры горным обвалом. И тело, и разум мгновенно ощетинились ментальными иглами в направлении новой опасности.

Но со стороны изломанного, раненного Рреммшурга сейчас не “пахло” угрозой. Только горечью, усталостью и болью.