Кристина Юраш - Закон подлости гласит... (СИ)

Женская логика — странный предмет. Вроде бы логика, а вроде бы нет.

«Два кольца…» — начал демон, упершись обескураженным взглядом в стену. — «Два! Это как запаска для машины! Два одинаковых кольца… Я думал, что меня уже ничем в этом мире не удивишь!». «Это — хорошо или плохо?» — спросил ангел, нервничая. «Молчи…» — вздохнул демон. — «С этого момента он у нас кто? Правильно! Властелин колец! Два кольца — близнеца, а между вами что? Пра-а- авильно! Гвоздик! Пора бы выковырять гвоздик!» — икнул демон, тяжело вздыхая. — «Кто бы мог подумать! Два-а-а…»

— Ты куда? — услышала я после запоздавшего ужина, когда миссис Бэнгз убирала со стола тарелки, настроив свои локаторы на частоту наших отношений. На счет частоты, миссис Бэнгз была уже в курсе дела. И завидовала, как и подобает приличной даме, молча.

— Спать раздельно! Спокойной ночи, Альберт! — мило улыбнулась я, вставая из-за стола и чмокая его в щечку. — С этого дня я буду спать в выделенной комнате, как и подобает приличной девушке.

Я даже отвесила изящный реверанс.

«Ну и хитрое же у нас шило в попе! Попался, чтобы не расслаблялся!» — восхитился демон, с опаской глядя в глаза тому, кого только что поймали на слове. «Это — любовь или недоумение?» — спросил наивный ангел. — «А может, это нежность? Или осуждение?». «Ничего, у нас и не такие кололись!» — усмехнулся демон, глядя на Альберта, который спокойно поставил на стол опустевший бокал. «Ты имеешь в виду наркоманов в подъезде?» — поинтересовался ангел, вспоминая шприцы, валяющиеся за старым мусоропроводом.

— Новая тактика? — спросил он, невозмутимо глядя на меня.

«Мне кажется, или пахнет мужской обидой?» — спросил демон, принюхиваясь. — «У мужской обиды специфический запах. Она обычно пахнет хлопнувшей дверью и обиженным сопением! Иногда собранными вещами!»

Мой бывший супруг страдал маниакальной обидчивостью на почве «безбрежного семейного счастья». С глубокой скорбью на лице, словно только что ему сообщили о том, что жить ему осталось пять минут, он проклинал тот день, когда сказал «да» и поставил свою роспись. С видом гордым и непримиримым, он сидел и дулся на меня за то, что я заставляла его выбрасывать фантики от конфет, принесенных в качестве гостинцев его мамой и скушанных в один небритый фейс. Как однажды с гордостью умилялась его мамочка, листая их семейный альбом, ее сын — скромняжка, привыкший жрать сладости за шторкой. Он просто очень стеснительный. Ага. Во взрослой жизни это выглядит так: «Что делаешь?», «Кино смотрю, хрум-хрум-хрум…»

Судя по затравленному взгляду бывшего, над ним нависал штандартенфюрер «СС», с явным желанием «хендехохнуть» партизана — сладкоежку, угрожая «Вальтером». Я и сама была близка к тому, чтобы «отхендехохать» его как следует, после унылого: «Ну выбрось, а? Тебе че? Влом?».

Я помню, как нехотя он протягивал слабеющую на глазах руку к фантикам на подоконнике. В глазах читался такой упрек, будто я его не к мусорному ведру на кухню отправила, а в пешую кругосветку. Стуча рукой по клавиатуре, он ставил фильм на паузу, засовывал ноги во вьетнамки и вырывая седалище из уютных объятий дивана. Сопя от раздражения и возмущения, шоркая, как горнолыжник, он открывал дверь в коридор и тут же сходил с дистанции по нужде. В итоге я находила фантики в кармане штанов, когда бросала их в стирку. Не донес. Так что у меня иммунитет не только к ветрянке, краснухе, но и к мужским обидам.

«А чем пахнет женская обида?» — поинтересовался ангел. «Грязной посудой, пустыми кастрюлями и вонючими носками! У некоторых она пахнет головной болью!»

Я прошла в комнату, где была всего два раза. Один раз — на экскурсии, второй раз — перепутала двери и случайно заглянула. Комната была красивой, мрачной и обставленной очень дорого и изящно. В такой комнате сразу чувствуешь себя графиней Дракулой. Домашние бюрократы просчитали все до мелочей. В шкафу висели мои новые платья всех «приличных цветов и оттенков», на столике были разложены какие-то заколки, а в шкатулочке, как и подобает, лежали брошки, колечки, пояски и прочие мне абсолютно неинтересные вещи.

Натянув на себя ночную рубашку, забравшись под одеяло, я свернулась и обиженно засопела в подушку. Немного поразмыслив над тем, что даже на самую хитрую попу находится болт с нужной резьбой, я задремала. Снилось, что мне, что мы с Альбертом идем по супермаркету. Со списочком. Это был страшный сон. Почему-то во сне он скрупулёзно изучал этикетки на предмет состава и всяких «Е», зависая у каждой полки минут на десять. Меня это сильно нервировало. Мы дошли до пакетов с мукой. Судя по контексту сна, я собиралась что-то печь.

— Альберт! — взмолилась я, хныча и негодуя, глядя как во сне Альберт рассматривает каждый пакет. — Прекрати! Вытаскивай уже… Да чего ты стесняешься…

Я видела, как из бумажного пакета поднимается облако муки. Вокруг пакета тоже была россыпь муки.

— Я сейчас оторву… — предупредила я, направляясь к пакетам, а потом возвращаясь с пакетом. — Где он, давай его сюда…

Проснулась я от того, что скрипнула дверь. Занервничав, я поняла, что я лежу не на кровати. Мои ноги болтаются в воздухе, и меня куда-то бережно несут под покровом ночи.

— Что? А? — сонно спросила я, пытаясь понять, что вообще происходит. — Ты что делаешь?

— Я тебя арестовал… — услышала я голос, который сопровождал короткий поцелуй в мою смятую подушкой щеку. — А пока нес, понял, что не зря. Угроза правосудию это — тяжелая статья…

Дверь снова проскрипела, закрываясь. Меня осторожно опустили на кровать, подсунув под голову подушку и накрыв одеялом. Кровать рядом прогнулась, рука легла поверх меня, осторожно притягивая меня к себе. Спать уже перехотелось.

— Альберт, ты спишь? — шепотом поинтересовалась я, понимая, что он просто дождался, пока я усну, а потом взял и перенес меня в свою комнату. «Подушки кончились!» — авторитетно заметил демон, глядя как Альберт перебирается головой на мою грудь.

— А ты, маленькая преступница, ждешь, когда я усну? — услышала я шепот. В голосе чувствовалась улыбка.

— Ага, чтобы совершить свое страшное преступление, которое заставит тебя трепетать, под покровом ночи, и замести все следы! — ответила я, подавляя зевок и убирая чужие волосы со своего лица. — Ты же понимаешь, я — журналист. Пока не докопаюсь до истины, не успокоюсь.

— И на что же ты готова пойти ради истины? — услышала я ответ, чувствуя, как рука на моем животе осторожно погладила меня пальцами.

— На все. Мне очень важно это знать. Понимаешь, если ты будешь упираться и отмахиваться, у нас с тобой ничего хорошего не выйдет… — зевнула я, положив руку ему на голову. — Это я по своему опыту знаю.

— И по какому своему опыту ты это знаешь? — спросил Альберт, насторожившись.