Ирина Боброва - Гульчатай, закрой личико!

Ведьма подошла к кровати, на которой, раскинувшись, спал безмятежным сном Аполлоша, посмотрела на больного и одобрительно кивнула. Бледность прошла, на лицо вернулся здоровый румянец, а кончики белых острых клыков перестали выглядывать изо рта.

– Скажи спасибо, что вовремя лечение начали, не то быть твоему сыну вампиром на веки вечные, – проворчала ведьма и ядовито ухмыльнулась. – Хотя какая разница?

Брунгильда побледнела, погладила черные кудри спящего Аполлоши и спросила:

– Ты о чем?

– О том, что хрен редьки не слаще. Вампир, черт, оборотень – не все ли равно?

– Сердца у тебя нет, – вздохнула Брунгильда, – иначе ты бы поняла чувства матери, когда ее дитя болеет.

– А я давно говорила, что материнский инстинкт со мной рядом и не ночевал, – огрызнулась ведьма. – На вот, настойка чеснока, заговоренная. Еще неделю будешь поить. Три раза в день. А там как рукой снимет. Вообще-то можешь охрану снимать. Настойка для профилактики, так, на всякий случай. – Гризелла посмотрела на Брунгильду и вдруг погрозила ей крючковатым пальцем. – Ну ладно, я закрутилась, забыла, в каком состоянии его на ковер-самолет погрузили, но ты-то, мамочка любящая, заметила, что парень болен, только когда он твоему ненаглядному Бяше глотку перегрыз!

Старуха с осуждением посмотрела на красную от стыда воительницу – та утирала слезы, забыв снять железную рукавицу.

– Ладно, не переживай ты так, проснется – пусть гуляет где хочет.

– И на конюшне? – В голубых глазах воительницы блеснула надежда.

– И в курятнике, – рассмеялась ведьма. – Ты вели комнату мне приготовить. Вечереет уже, домой не полечу. Да и сыро у меня там.

Брунгильда провела Гризеллу в ее комнату и отправилась на плац.

Вот так и получилось, что Мексика осталась одна. Гризелла сердится, Аполлоша болеет, а Тыгдын, услышав, что зловредный Бяша попал на зубок начинающему вампиру, умчался на конюшню.

Девочка попрыгала через веревочку, погуляла в саду, сходила к кухаркам, потом присела на ступеньку и заскучала. Наставника рядом не было, поэтому озорница даже не вспомнила, что ей пора спать. Зато ей вспомнилось, как днем привезли пленницу. Она встала и побежала в подвал.

Сбежав по ступеням вниз, девочка понеслась вприпрыжку по темному коридору. Ей не терпелось узнать, чем надо мыть голову, если на ней вместо волос растут змеи. А еще ей захотелось, чтобы у нее тоже такие же змейки на голове выросли. Хотя бы две штучки, вместо косичек. Тогда не пришлось бы каждое утро мучиться, заплетая непослушные волосы. Эта процедура принцессе Полухайкиной очень не нравилась. Волосы у нее были густые, непослушные и постоянно норовили освободиться от ленточек. А королева Марта строго следила за тем, чтобы ее дочь всегда выглядела опрятной. Вот если будут змейки, то заплетать не придется – надо будет просто завязать им на шейки бантики. И змейкам это наверняка понравится – ведь тогда они станут очень красивыми!

Мексика на цыпочках подкралась к двери темницы и услышала, что пленница жалобно плачет.

– Не плачь. Я тебя сейчас выпущу, – сказала девочка, отодвигая засов.

– Не надо, – ответила из-за двери незнакомка.

– Почему это? – удивилась Мексика. – Тебе разве нравится там сидеть?

– Не нравится, – из-за двери послышался тяжелый вздох, – но на меня нельзя смотреть. Каждый, кто на меня посмотрит, окаменеет.

– Как дракон?

– Как дракон. Я случайно с ним взглядом встретилась.

– Вот глупая! – удивилась Мексика, открывая тяжелую дверь. – Так ты не встречайся ни с кем взглядом. Пусть они на тебя смотрят, а ты опусти взгляд под ноги и смотри на дорогу. Если дорога окаменеет, то папа тебе только спасибо скажет. И денег из казны выделит – за ремонт.

– Дорога не окаменеет, она неживая, – ответила девушка и впервые за день улыбнулась.

– Ты кто? – спросила Мексика, доверчиво взяв пленницу за руку. И тут же спросила: – А можно змеек погладить?

– Медуза Горгона я, – ответила Медуза и присела. – Погладь, они хорошие, не укусят.

– А я – Мексика, – сказала девочка, поглаживая новую знакомую по голове. Змейки обвивались вокруг маленьких ладошек и щекотали пальчики язычками. Девочка рассмеялась. – Принцесса Мексика Полухайкина, – добавила она и пояснила: – Это потому, что мой папа – король.

– А мой папа – морской царь, правда, я его ни разу не видела, – ответила Медуза новой знакомой и встала.

Они вышли из темницы и медленно пошли по темному, сырому коридору.

– Почему? – прошептала Мексика. Они как раз подошли к выходу из подвала, и девочка опасалась, что их могут заметить стражники.

– Он старенький. Ни с кем не общается, – ответила Медуза.

– Тихо! Кажется, кто-то идет.

Они притихли и затаились. Как только солдаты свернули в другой коридор, Мексика быстро провела Медузу Горгону в ту комнату, которую обычно занимала сама, когда ночевала в Крепости.

Это помещение очень отличалось от остальных. Гуча немного поработал волшебным жезлом, и у его любимицы получилась самая красивая спальня в Крепости. Не такая шикарная, как его, но очень уютная и заваленная игрушками. Мексика устраивала в ней беспорядок, пользуясь тем, что строгая мама не видит. Не то пришлось бы ставить каждую вещь на свое место. Марта приучала девочку к порядку, да и устои в Рубельштадте были такие, что утро малышка начинала с уборки.

– Это детская, – сказала она, отбрасывая ногой большой мяч. – Ты есть будешь? У меня с обеда кусок пирога остался.

– Нет, спасибо, у меня аппетит пропал, – вздохнула Медуза и вдруг снова заплакала.

– У тебя случилось большое горе, – посочувствовала Мексика, надкусывая пирог.

– Я влюбилась, – ответила Медуза.

– А что тогда плачешь? Когда влюбляешься, то радоваться надо, а не плакать. – У девочки обо всем было четкое и ясное представление, и многое из того, что делали и говорили взрослые, казалось ей неправильным. Она часто не понимала, из-за чего люди бывают несчастны, сердятся, ссорятся, ведь в жизни все на самом деле очень просто.

– Он меня поцеловал, – снова вздохнула Медуза, утирая слезы.

– Ой, и счастливая же ты, подружка! – Девочка кинулась ей на шею, и громко чмокнула в щеку.

С Медузой такое случилось впервые. Она прижала малышку к груди и плакала, не в силах остановиться. А девочка щебетала:

– Вот если бы меня Аполлоша поцеловал, я бы, наверное, стала птицей от счастья.

– Дело в том, малышка, – освобожденная пленница наконец-то успокоилась, – что я перед этим долго спала. А когда прекрасный юноша поцеловал меня, я ожила.

– Я тоже, как представлю, что Аполлоша когда-нибудь меня поцелует, – оживаю, – сказала девочка и вздохнула, подпирая рукой щечку. – Только Аполлоше сейчас целоваться нельзя, потому что его чесночной настойкой лечат, чтобы вампиром не стал. А как можно целоваться, если от тебя чесноком пахнет?